на главную

карта

об авторах сайта

 контакт

Е. Синицын

Фантастические возможности мозга в экстремальных ситуациях

Структурно-осевой анализ «Шахматной новеллы» С. Цвейга. Изд. НГАХА. Новосибирск, 2010.

Три научные гипотезы, объясняющие возможную реальность событий, описанных в «Шахматной новелле»

   Самоучители для решения математических задач с 1по 10 класс для дистанционного обучения: Математические сказки и рассказы с 1по 3 класс.

Типовые задачи на движение с 3 по 8 класс, Веселая математика 2. Задачи  с 5 по 10 класс. Реализован  вопросно-ответный  метод

интегрированного обучения рассказ, рисунок и микрооткрытия см. 1 , 2 , 3

Представим три основных гипотезы, которые опровергают наши сомнения в быстром росте умения осваивать правила шахматной игры доктором Б.. Именно эти научные гипотезы обуславливают успешное изучение в одиночку доктором Б. неисчислимых сложностей шахматной игры и должны в определенной мере развеять очевидный скептицизм.

Первая гипотеза: доктор Б., успешно используя многократное изучение и повторение ходов из чужых партий, получал от этого процесса смутное удовольствие.

Вторая гипотеза: доктору Б. несказанно повезло, у него априори была прекрасная и достаточно натренированная его ранней деятельностью память, потенциально способная к тренировке и через тренировку к ещё большему развитию, чтобы сказать про неё то, что мы подразумеваем под феноменальной памятью.

И третья гипотеза: доктору Б. удавалось напряжением воли максимально сосредотачиваться на ходах в чужих шахматных партиях из похищенного им сборника.

Когда доктор Б. многократно прослеживал, как развивается одна и та же шахматная партия из сборника, то этот процесс не требовал от него каких-то особенных способностей, поскольку был подобен, той театральной традиции, когда посредственный актер разучивает текст пьесы, многократно перечитывая его и стремясь запомнить, стремясь понять смыслы диалогов и монологов. В конце концов, профессиональный актер обязан выучить свою роль наизусть, что он и делает. И профессиональный музыкант начинает разучивать произведение с нот, многократно повторяя его, он добивается исполнения произведения по памяти. Также и для доктора Б. это была своеобразная тренировка шахматной памяти по чужим ранее сыгранным партиям. Такая тренировка вовсе не адекватна механической зубрежке, поскольку она включает в себя развитие факторов творчества и понимание смыслов и идей, наполняющих шахматную партию.

Вероятность сосредоточенно следить за ходами в партии по записи, не так уж мала, потому что можно многократно концентрироваться на одном и том же месте, возвращаясь к исходной позиции. Запутался, промежуточная позиция не поддаётся воображению – начинай сначала, до тех пор, пока не добьёшься своей цели и так шаг за шагом, тем более время не ограничено и чем больше концентрируешься на ошибках, тем глубже вытесняется из сознания то отчаянное положение, в котором находился все эти месяцы доктор Б..

Нет смысла утверждать, что при изучении, допустим, учебного курса математики процесс восприятия математических знаний, осмысление содержания математических выражений не аналогичен, процессу восприятия доктором Б. правил шахматной игры и использованием этих правил при изучении и разборе чужих партий. Удивительно, как всё похоже. Например, студент, изучающий какую-либо тему из учебного курса математики, следит за ходом математических выкладок автора учебника. Не понял, остановился на конкретной странице учебника, нашёл то  место в математических выкладках, где ему было понятно. Механически разбирать чужую шахматную партию, это полдела, и толку от такого изучения не будет никакого. Важно понимать смысл шахматных идей, смысл жертв, комбинаций, смысл позиционного и тактического преимущества. Но это приходит не сразу. И если исходить из всех последующих событий, которые быстро развивались в новелле, то наше сомнение, что пленнику удалось справиться со смыслами и идеями шахматных решений и ходов вполне оправданно.

Хорошо известно, что при изучении в школе или вузе математики и физики без понимания смысла математических выражений или смысла физических явлений обучение совершенно неэффективно. Память отвергает механически зазубренную информацию. Если доктору Б. удавалось достаточно быстро схватывать смысл чужих шахматных ходов, смысл комбинаций и идей, и тем более интуитивно чувствовать улавливать, пусть для начала смутно смысл позиционных ходов, то этот факт неопровержимо наталкивает нас на мысль, что доктор Б. был очень одарённым человеком. И вот тут экстремальная ситуация оказалась сильнейшим стимулом, чтобы образно выражаясь, «подстегнуть» мозг узника выйти на вершину своих возможностей. Не так часто сам человек подозревает о скрытом в нем незаурядном творческом потенциале. Причём исключительные способности доктора Б. внезапно проявились в одной узкой области, именно в той, которой ему в данный момент необходимо было быстро овладеть.

Цвейгу в шахматной новелле был бы абсолютно неинтересен ординарный человек с нетворческим мышлением. Персонажи его произведений бывали люди с примитивным мышлением, хотя бы по той причине, что незаурядность требует контраста. Но в фантастическом сюжете «Шахматной новеллы» для труднейшей и сложнейшей для анализа модели информационного вакуума, нужна была яркая личность с восприимчивым, хотя и неустойчивым характером. Поэтому мы вправе верить, что с большой долей вероятности события могли развиваться так, как рассказывал Цвейгу на корабле о своем чудесном спасении из гестаповского плена доктор Б..

Существует траектория, на которой расположены опоры, наподобие опор высоковольтной линии передачи по проводам электроэнергии, необходимые для движения творческого изучения доктором Б. шахматной игры. Эти опоры располагаются в тех же местах, на которых рождаются наши сомнения о том, что эти опоры предполагаемого творческого потенциала есть чистый вымысел, невозможный в реальном исполнении. Но не надо забывать, что все события в ситуации борьбы узника с информационным голодом произошли в предельно экстремальной ситуации.

Первая опора: доктор Б. в течение короткого срока овладел механизмом изучения и анализа чужих шахматных партий по их записи и диаграммам. Как говорится в народе, доктор Б. овладел «в уме», то есть, не имея перед собой реальной шахматной доски и шахматных фигур, не имея возможности передвигать шахматные фигуры и видеть каждый раз перед собой получающуюся шахматную позицию. Он видел эти фигуры на доске в своём воображении. Могла бы иметь эта гипотеза реальное воплощение или всё же остается красивым вымыслом Цвейга?

Наше первое сомнение и, особенно сомнение опытных шахматистов о всей цепи дальнейших событий заключается в том, что нам трудно поверить, что доктор Б. мог следить за ходами соперников лишь по записям шахматных партий и изредка встречающимся шахматным диаграммам. Если бы у доктора Б. была обычная шахматная доска и полный набор шахматных фигур, тогда даже слабый игрок почти без труда передвигает по записи шахматные фигуры. Но в данной ситуации у доктора Б. в заточении не было ни шахматной доски, ни фигур, следовательно,  пленник располагал одним средством  разбора шахматной партии – своим незаурядным воображением. Таким образом, только наличие сильнейшего воображения у доктора Б. в сочетании с его развившимся умением сосредотачиваться на нескольких шахматных позициях может опровергнуть наше сомнение, что тупик должен был бы сразу появиться при обучении доктором Б. игре в шахматы по диаграммам и записям партий.

Однако откуда воображение возьмется в автономном комплексе у доктора Б. в критической ситуации или все же априори оно у него было,  следовательно, вывод один – воображение получило мощный толчок вверх именно в условиях экстремальной ситуации борьбы пленника за свою жизнь.

Вторая опора: у доктора Б. выработались высокая скорость шахматного мышления и высокая скорость обработки всеми психическими факторами шахматной информации. Опираясь на рассказ доктора Б., мы вынуждены предположить, что он действительно достиг феноменальной скорости развития шахматных структур и быстрого заполнения ими своей долговременной памяти. Доктор Б. должен был априори иметь исключительную предрасположенность к такой одаренности, и мы рассматриваем это явление как потенциально возможный факт. Вся проблема, какова вероятность такого потенциального феномена. Допустим, мы всё же встали на эту точку зрения: в сознании доктора Б. происходила обработка шахматной информации на исключительно высокой скорости. В этом случае мы должны найти научную аргументацию этого феномена. В первую очередь, нам следует предположить, что оно опять-таки связано и оправдано экстремальными условиями, поэтому сомнение в этой опоре на траектории творческого процесса также отпадает. Теперь из этих двух опор: первая опора – разбор партий «в уме» без шахматной доски и шахматных фигур, вторая опора – общая высокая скорость шахматного мышления. Следовательно, ощутимо виден прочный фундамент всего фантастически произошедшего с замурованным в информационный вакуум пленником гестаповских следователей.

Читатель захвачен сюжетом, его любопытство возбуждено, и он предчувствует, что замурованный в комнате отеля узник обнаруживает в стене узкую щель, в которую ценой невероятных усилий просочился поначалу тоненький ручеек внешней информации. Читатель чувствует, что стена скоро рухнет. Но как должно произойти ее крушение?! Мыслительная энергичная деятельность сознания пленника гестапо, его остро и прочно воспринимающая шахматную информацию память, интенсивно развивающееся в этом процессе воображение, круто разворачиваются, обходя затягивающую пленника пучину душевной болезни. Будто потоки водопада, кризис пускается вниз и спадает. Мощное экстатическое вдохновение способствует расширению русла, по которому увлекаемые магической силой творчества понеслись потоки психической энергии.

Не упускает Цвейг уловленную в сетях своего бессознательного идею, что мыслительные процессы в психике схватывания информации и овладения ею идут у одержимого творчеством человека в состоянии сильнейшего экстаза, почти транса, с молниеносной скоростью. В повседневной жизни обычному человеку не нужна огромная скорость обработки информации, больше того она будет запутывать решения, способствовать спонтанному уклонению от устоявшихся стереотипов и мешать ему совершать разумные поступки. Существует быстрая игра в шахматы, называемая блицтурниром. Шахматист, специалист в блице принимает молниеносные шахматные решения. На принципе блица и построен сюжет «Шахматной новеллы», коль без скоростного принятия шахматных решений в условиях погружения в разбор партий и при игре вслепую с самим собой у доктора Б. ничего бы не вышло в его борьбе с информационным вакуумом. Вот где таится драматический сюжет «Шахматной новеллы». Принцип скоростной обработки шахматной информации заключается не в том, что мысль исключительно быстро просчитывает варианты развития партии или следит по готовой записи партии за каждым ходом соперников. Это принцип куда более широк. Его суть в высокой степени регуляции всех факторов в процессе расширения шахматных структур. Психическая энергия в сознании и в бессознательном приливает, то к логическим рассуждениям (мышлению) и сосредоточенности на каком-либо конкретном участке шахматной позиции, то к интуиции, то в следующий момент к пространственному воображению и фантазии, а в следующий момент вся энергия идет потоком к чувству новизны и чувству красоты, усиливая у доктора Б. мотивацию проникнуть в самые глубокие тайны шахматной игры. Высочайшая скорость комбинирования психическими факторами развития даёт огромные преимущества доктору Б. выйти за пределы развития болезни одиночества. 

Уберите эту невероятную для обычного человека скорость обработки шахматной информации, и тогда не будет в помине и помысла о стихии, исчезнет натиск бури и страсть творчества. Прозаический вывод не нуждается в высоком уровне эмоциональных метафор, поскольку перехлест эмоций затушевывает логическую сущность явления. Если бы у доктора Б. в экстремальной ситуации борьбы за свою жизнь спонтанно не развилась бы высокая скорость обработки шахматной информации, то ему попросту не хватило бы времени выйти на уровень шахматного гения расчета комбинаций, оценки позиции, рождения шахматных идей.

Скорость расчета шахматистом траектории развития шахматных позиций, возможно, главная ось в шахматной игре любых прославленных мастеров. На оси скорости расчета траектории развития игры, при любых формализованных критериях, заложенных в основу шахматных компьютерных роботов, основана стратегия победы компьютеров над лучшими шахматными мастерами. Но в «Шахматной новелле» Цвейга человек, только лишь выучившийся правильно и механически ходить шахматными фигурами, без скоростного мышления, никогда не смог бы играть сам с собой вслепую. И тогда не было бы ожесточенной шахматной схватки на корабле двух шахматных гениев, шахматная мания которых проявилась в различные периоды их жизни.

Огромная масса шахматной информации, интенсивно впитываемая мозгом узника, становясь с каждым часом и с каждым днем все более биологически значимой, не уходила бы на глубину долговременной памяти, откуда эту информацию невозможно было бы быстро извлечь, а располагалась и компоновалась в структурные блоки в окрестности порога считывания. У доктора Б. появился приповерхностный слой в долговременной памяти, насыщенный информационно-смысловыми шахматными структурами. Как только возникала мгновенная потребность найти или осмыслить шахматное решение, в ту же секунду требуемая шахматная информация  выплескивалась, будто лава из вулкана на поверхность сознания, где кипел страстями навязчивый образ анализа шахматных позиций.

Каждая новая для доктора Б. шахматная структура встраивалась в общую организацию информационно-смысловых шахматных структур, хранимых вблизи порога считывания информации. При этом информационно-смысловые шахматные структуры в долговременной памяти, попадая в её приповерхностный слой, организовывались в определенных архитектурных конструкциях. Эти структуры формировались и закреплялись в памяти, будучи вложенными одна в другую. Так в долговременной памяти доктора Б. создавался целостный собор, замок, дворец из информационно-смысловых шахматных структур, представляющих собой разветвленные структуры шахматных атак, контратак, защиты, типичных комбинаций и типичных позиций, несущих в себе определенные позиционные выгоды. Такое построение и такая организация комплексов информационно-смысловых шахматных структур в близости от порога считывания, свойственное выдающимся шахматистам, позволяли сознанию и бессознательному доктора Б. осуществлять мгновенную скорость обработки вновь поступающей в сознание узника шахматной информации, по причине сверх быстрого извлечения информации из памяти целыми структурными блоками. Это происходило благодаря действию принципа вложенных структур. Коротко напомним, в чем заключается этот принцип.

Как вложенные игрушечные русские матрёшки, одна структура вкладывается в следующую, которая по объёму более ёмкая и потому вмещает в себя предыдущую. Допустим, два хода в партии несут в себе защиту от нападения, но третий, четвертый и пятый ходы уже есть преддверие контратаки. Сначала в памяти запечатлевается информационно-смысловая шахматная структура исходной позиции S₁, связанная с первыми двумя защитными ходами. Следующая по очереди за структурой S₁ информационно-смысловая шахматная структура S₂, есть продукт развития предыдущей структуры S₁, построена на трёх контратакующих ходах, естественно вмещает в себя предыдущую S₁, S₁ € S₂. Процесс развития непрерывен и потому на траектории очередности возникает в сознании доктора Б. следующая информационно-смысловая шахматная структура S₃, которая включает в себя обе предыдущие структуры S₁, S₂. Предположим, что третья структура S₃ включает в себя временную жертву слона, который уничтожает пешку g7 и вскрывает 7-ую вертикаль для прямой атаки на короля. Допустим, подобная позиция с жертвой чернопольного белого слона на поле g7 с некоторыми нюансами встречается в другой партии. В этом случае мозг шахматиста не просчитывает каждый ход и его последствия в отдельности, а оценивает позицию сразу на последней третьей структуре S₃, то есть из памяти по закону вложенных структур сразу извлекаются все три, вложенные друг в друга структуры S₁ € S₂ € S₃.            

Поскольку рассказчик обратил внимание своего слушателя, с какой немыслимой скоростью у него происходило обучение искусству шахматной игре, то нам приходится признать, что одним их факторов феноменальной скорости освоения искусства шахматной борьбы узником герметически закупоренной комнаты отеля было выполнение принципа вложенных структур. Когда считывание из памяти осуществляется целыми структурными блоками информации, тогда создается впечатление чрезвычайно высокой скорости принятия в партии шахматных решений. Этот механизм работы памяти позволял доктору Б. ускорять расчёты различных вариантов шахматных комбинаций. Очевидно, скорость рытья траншеи лопатой и небольшим экскаватором, в ковше которого помещается земли по объему, равному земле, выкопанной несколькими десятками лопат, различна. Чтобы сравнивать различные механизмы работы памяти, мы должны это делать в пересчете на один ход. Ясно, если за одно и то же время t извлекается на поверхность сознания один - два хода, или целый ряд ходов, то выше будет скорость считывания из памяти множества ходов, связанных в структуру относительно считывания из памяти отдельных ходов. То же самое можно сказать про скорость мышления, она неизмеримо выше, когда мышление осуществляется скомпонованными структурными блоками, чем поочерёдным выбором одного хода за другим, чтобы, в конце концов, получить в сознании ту же шахматную позицию.

Итак, состоялся второй критический момент эпопеи борьбы доктора Б. за восхождение его на Олимп мастерства в искусстве шахматной игры. У него появился редкий феномен высокой скорости мышления. Более правильно сказать, высокой скорости всех факторов гениальности: спонтанности, одержимости, фантазии, рождения идей и т.д.

Однако мы не вправе забывать, что сюжет «Шахматной новеллы» вымышленный. А реальность и вымысел, как Сцилла и Харибда, и в своем анализе «Шахматной новеллы» мы словно плывем по бушующему проливу между этими двумя притягивающими к себе скалами. Поэтому научный долг быть объективным таит в себе небольшой парадокс и обусловлен расплывчатой, но все же границей. Мы объективны, но ровно настолько насколько позволяет нам наша субъективность, долг повелевает критически осмысливать все опорные позиции развития событий в «Шахматной новелле» Цвейга. И тут мы второй раз должны поставить этот развившийся скоростной феномен у главного героя «Шахматной новеллы» под отягощающее блеск мысли Цвейга сомнение. Однако огромное число фактов из других сфер жизни подтверждает появление и обязательное использование феноменальных способностей у человека в минуты критической опасности для его жизни......

...................

............   В сюжете новеллы психологическая модель, образована несколькими структурными опорами. Перечислим эти опоры:

Первая опора – информационный голод одиночки в замкнутом пространстве.

Вторая опора – внешняя информация – допросы следователей гестапо заключенного, угнетающие его психику.

Третья опора – движение психики заключённого в сторону потери полной рассудка.

Четвертая опора – деятельность мозга доктора Б. всё более контролируется следователями гестапо, положение становится отчаянным.

Пятая опора – кража доктором Б. сборника шахматных партий и изучение им механики и искусства игры в шахматы.

Шестая опора – описание творческого процесса обучения игры в шахматы.

Седьмая опора – многократное изучение всех шахматных партий выдающихся мастеров из сборника.

Восьмая опора – игра в шахматы с самим собой вслепую.

Девятая опора – поединок доктора Б. с чемпионом мира Чентовичем.

Особенность психологической модели, предложенной Цвейгом, невозможно оценить без её интуитивного прочувствования, и затем логического прослеживания, благодаря такому подходу мы убедили себя в её существовании и увидели, что она непрерывно усложняется. Как всегда главенствует знаменитый принцип – от простого к сложному.

Напряжение развития действия, внутреннее напряжение в психике заключённого переходит в бешенную ярость и стремление отомстить мучителям. Это уже новый мотив в новелле. Какая точность понимания психических процессов в сознании взбунтовавшегося пленника. Классический пример фрейдовской проекции с одного объекта на другой. В камере пыток в душе узника начали сходиться грозовые тучи. Но для читателя, охваченного бурей чувств, внезапно воздвигнут пик романтической запутанности и прагматической неопределенности. И к этому пику писатель-мастер ведёт читателя через всё произведение или, напротив, давая сначала психологически нереальную экстремальную ситуацию, а затем ювелирно, ни на миллиметр не растягивая сюжет, разрешает её для читателя близким к фантастике прошлым её героя.

Знакомый со всеми великими дирижерами своего времени и обладающий высокой музыкальной культурой, автор либретто для оперы гениального немецкого композитора Рихарда Штрауса «Молчаливая женщина», Цвейг, несомненно, знал, что Моцарт за одну ночь перед спектаклем своей оперы Дон Жуан сочинил увертюру, и вечером следующего дня спектакль состоялся. Знал Цвейг и многие другие факты из жизни и творчества гениев, с их необычайными способностями к проявлению высокой скорости сочинения бессмертных произведений. Следовательно, у одаренного человека в критической ситуации скорость обработки актуальной информации огромна.

Как показано в книге Е. Синицына, О. Синицыной «Тайна творчества гениев», огромная, почти световая скорость мышления и считывания информации из памяти необходимый, но недостаточный признак гениальности. Высокая скорость роста структур предполагает гигантский потенциал творчества (9).

Только у гениев автономный психонейрофизиологический комплекс работает с большой скоростью и то в часы сильного вдохновения, когда психика непрерывно пополняется психической энергией возбуждения. Цвейг уверен, без высокой скорости расчёта в мозгу шахматных комбинаций играть вслепую невозможно, поэтому писатель несколькими точными штрихами отмечает факт исключительной ценности этого параметра мышления у начинающего анализировать шахматные позиции одиночки. И вот здесь возникает интереснейший вопрос – почему  скорость обработки шахматной информации вслепую у заключённого, изолированного от внешнего мира получила такое ускорение, почти минуя его волевые усилия. Сознание не способно работать с такой скоростью. Следовательно, игра вслепую это удел бессознательных шахматных решений, сопоставлений, комбинаций, расчётов, оценок позиции. Ведь признак деятельности одержимого сублимированного бессознательного проистекает из знаменитой, оспариваемой многими учеными опоры психоаналитической теории развития культуры (Фрейд). И о сублимации, как опоре психоанализа, Цвейг хорошо знал.

Скорость работы всего мыслительного аппарата, оснащённого сильной интуицией и не менее сильным воображением, начинает приносить свои плоды, создавая в сознании уникальные образцы мощной игры творческих сил. Всего через две недели малознакомый с шахматами человек уже мог разбирать партии без шахматной доски и шахматных фигур лишь по диаграммам, почти играть вслепую, как он сам говорит, без всякого труда воспроизвести любую партию из книги только по памяти. Вот пример, когда мозг человека работает не на 10% своей мощности, а почти на всю свою многоликую и неизвестную силу.

У шахматистов на это уходят годы, у доктора Б. ушло три недели. В чём сущность высочайшей продуктивности этого процесса: борьба за жизнь, появление сверх возможностей есть реакция на экстремальную ситуацию или формирование психической мономании, выражающаяся в предельной концентрации на объект.

Значение скорости обработки шахматной информации в автономном психонейрофизиологическом комплексе выросло у доктора Б. до такой степени, что превысило любой самый высокий порог максимальной скорости расчёта траекторий развития позиций и расчета комбинаций даже для выдающихся мастеров шахматной игры. Только один Алехин среди великих мастеров шахматной игры был способен проводить сеанс одновременной игры вслепую сразу на 28 досках. И такие шахматные встречи неизменно заканчивались победой Алехина.

Когда на корабле состоялся шахматный поединок, писателю, наблюдавшему за этой шахматной схваткой, стало очевидно, мозг бывшего узника гестапо конструировал шахматные комбинации в сто раз быстрее, чем мозг чемпиона мира. Чентович думал несравненно больше над своими ходами, чем доктор Б., который чаще отвечал сразу на ход своего противника. «Видимо, – замечал наблюдатель поединка, – он со своим живым, подвижным умом успевал заранее исследовать все возможности, открывавшиеся противнику». Стократное превосходство над одним из лучших в то время мастеров шахмат, ведь сравнение идёет не с заурядными значениями расчета шахматных комбинаций, а с максимумом скорости расчета этих комбинаций у чемпиона мира, превосходившего других представителей в этой области. Что это нагнетание дополнительного эффекта, чтобы ещё прочнее захватить в плен изумленного читателя? Энергичный писательский приём для усиления эмоциональной окрашенности информации? Или утверждение идеи и веры писателя о не имеющем границ потенциале человеческого мозга? Многое ли нам даже сейчас в ХХI веке известно, какова действительная мощь мозга человека и какими загадочными силами можно пробудить это могущество?

Как показано в книге «Тайна творчества гениев» (9), все восемнадцать факторов гениальности являются инструментами, средствами развития информационно-смысловых и других видов структур. Это основной постулат парадигмы, на которой стоит структурно-осевой синтез.

Фактически, Цвейг устами своего героя интуитивно описывает процесс формирования этих структур, в их развитии на языке художественных образов, когда доминирующую роль в этом процессе играет один из самых главных факторов, присущих любому гениальному творцу, необъятное воображение: «Абстрактные понятия а1, а2, с3, с8 автоматически принимали в моём воображении четкие пластические образы. Переход этот совершился без всякого затруднения; силой своего воображения я мог воспроизвести в уме шахматную доску и фигуры и благодаря строгой определенности правил сразу же мысленно охватывал любую комбинацию. Так опытный музыкант, едва взглянув на ноты, слышит партию каждого инструмента в отдельности и все голоса вместе» (13, с. 617).

И тут доктор Б. признаётся в бесценной роли книги, попавшей к нему в руки и спасшей его от потери рассудка: «…только тогда я полностью осознал, какой замечательный дар принесла мне моя дерзкая кража. Ведь у меня появилось занятие, пускай бессмысленное и бесцельное, но все же занятие, заполнявшее окружающую пустоту. Сто пятьдесят партий, разыгранных мастерами, явились оружием, при помощи которого Я мог бороться против угнетающего однообразия времени и пространства», – таким контрастом Цвейг утверждает разгадку этого быстро рождающегося феномена гениальности (13, с. 617).

Сто пятьдесят партий, пусть по 45 ходов среднем, итого шесть тысяч семьсот пятьдесят ходов, сделанных самыми большими мастерами шахматной игры, интенсивно заполняют пустую нишу в памяти пленника информационного вакуума. А число не сделанных ходов в партиях, которые всегда приводятся при анализе любой партии в любом шахматном сборнике. И это число, напрочь, уничтожило всю технологию информационного голодания, наоборот, мозг пленника, интенсивно перегружаются информацией. Ведь помнить такое огромное количество ходов практически невозможно. Это под силу только гению, человеку одаренному необыкновенной памятью. Но доктор Б. не юноша, а мужчина 45-ти лет, как будто по велению волшебной палочки вместительность его долговременной памяти резко превысила уровень человеческих возможностей.

Вывод из этого эпизода только один, своей прозрачностью этот вывод кажется простым как проста бывает истина. Гениями все-таки становятся, но для этого нужна определенная, не рядовая, а исключительно редкая ситуация. Стимул становления обладает небывалой мощью, и потому небывалой психической энергией, именно вследствие этого творчество даже в короткий промежуток времени порождает дух, а дух как фундамент держит на себе любовь к жизни.

Анализируя каждое слово, каждую фразу, каждый смысл из этого произведения Цвейга, мы видим, как и в общих чертах, до малейших деталей Цвейг, подчас подробнейшим образом описывает механику работы блоков автономного психонейрофизиологического функционального комплекса, опоры структурно-осевого синтеза. Есть исходная информационно-смысловая структура, есть инструмент – факторы её развития, отмечена высокая скорость расширения последовательно одной за другой этих структур, есть результат развития, есть художественный образ элементов психической деятельности автономного комплекса во всех противоречиях творческого процесса.

Удивленный читатель, безусловно, должен сомневаться, а где область гениальности, в которую попадает вектор гениальности, ведь необходим главнейший фактор, без которого дар гениальности никогда себя не проявляет: чувство новизны. Есть и оно, Цвейг даёт его образ с особенным изяществом и чувством красоты:

«С тех пор, стремясь сохранить очарование новизны, я начал точно делить свой день: две партии утром, две партии после обеда и краткий разбор партий вечером. Так мой день, до этого бесформенный, как студень, оказался заполненным. Моё новое занятие не утомляло меня; замечательная особенность шахмат состоит в том, что ум, строго ограничив поле своей деятельности, не устаёт даже при очень сильном напряжении, напротив, его энергия обостряется, он становится более живым и гибким» (13, с. 617).

Неиссякаемый любитель разгадывать загадки человеческого поведения и мышления Цвейг делает бесценное психологическое открытие – прорыв в любой области науки к революционным решениям чаще осуществляется на узком участке фронта. В терминах структурно-осевого синтеза этот процесс протекает поэтапно сначала: на локальном участке информационно-смысловой структуры скапливается повышенное психическое напряжение и возбуждение этого участка притоком психической энергии. Затем, по теории гештальтпсихологии, на этом локальном участке сознания основная часть возбужденной структуры деформируется, подобно тому, как сжимается пружина. Пружина стремиться распрямиться, аналогично этому механизму сжатой пружины деформированная структура, выпрямляясь, получает приращение.

Вывод Цвейга о быстро набирающей силу интеллектуальной деятельности заключённого, на редкость точен – он (ум) становится более живым и гибким, отмечает рассказчик доктор Б.. Он ещё не догадывается, что в нём пробудилась вулканическая сила гениальности. Поочерёдность этапов гармонизирует весь творческий процесс. Вдохновение играет роль мощного катализатора. В целостную психическую систему буквально вливается поток энергии, отдельные участки сознания возбуждаются. Общий поток разделяется на определенные порции-кванты. И до того скрытая энергия, сублимируется, преобразуется в творческую и заполняет даже отдаленные уголки сознания и бессознательного. Тут же попутно в недрах автономного психонейрофизиологического комплекса возникает явление резонанса с внешними сигналами. Роль внешних сигналов берут на себя шахматные партии из похищенного сборника. Резонанс раскачивает интеллектуальную деятельность, и поток энергии суживается, концентрация психической энергии непрерывно усиливается, наступает момент, когда автономный психонейрофизиологический комплекс и все его блоки начинают работать с удвоенной и утроенной силой. Этот механизм комбинационной деятельности различных творческих факторов есть главный принцип структурно-осевого синтеза.

Цвейг акцентирует внимание читателей на конкретных факторах творческого развития. В конце 30-годах и в самом начале 40-х годов кибернетика ещё не родилась, и не сформировалась как научное направление. Поэтому не могло быть и речи, чтобы Цвейг в своих художественных текстах использовал кибернетический термин «структура», однако шахматная область настолько близка к кибернетическим функциональным особенностям игр, в частности, теории игр, что какое-то понятие, идентифицируемое с понятием «структура», неизбежно должно было присутствовать в тексте шахматной новеллы.

В современной теории – теории структурно-осевого синтеза более широкое понятие структура конкретизируется с более узким типом информационно-смысловая структура. С этим понятием, отображающим содержание и смысл информации, Цвейг, по сути, отождествляет художественный образ, уточняя его, говоря не образ, а пластический образ. Ассоциативная нить между информационно-смысловой структурой и пластичным образом угадывается без особого труда. Допустим, в пластическом образе конкретной шахматной позиции, запечатленной и сфотографированной сознанием, вне всякого сомнения, присутствует динамика развития, потому что пластика и есть развитие особого рода, плавное без скачков. Вся теория структурно-осевого синтеза построена на динамике развития, в одном случае на плавном пластичном развитии, в другом скачкообразном, а в третьем смешанном, когда непрерывность сменяется скачком.

Коснулся Цвейг и другого важнейшего положения структурно-осевого синтеза, его главной опоры: как распределяются потоки психической энергии по координатным осям психической системы. Если рассудок взять за одну из главных осей психической системы, то когда большие количества психической энергии минуют эту ось, человек близок к потере рассудка. Теория структурно-осевого синтеза по-новому подходит к проблеме помешательства и, прежде всего, помешательства гениев. И в этом плане Цвейг дал богатейшую пищу для сопоставления искусства и науки.

Складывается впечатление, что, изображая героев своего произведения, писатель как будто следовал научным предсказаниям, касающимся поведения человека, его переживаний, раздирающих его душу конфликтов. Цвейг так близко подошел к исследованию внутреннего мира героя новеллы доктора Б., словно он сам попал в эту невыносимую обстановку, когда грань между помешательством и рассудком была начисто стерта.

В мировой литературе произошел абсолютно невероятный фантастический случай. Писатель, не выходя из рамок своего художественного метода, в общих чертах предсказал в будущем открытие новой области в психологии. Причем с определенной степенью детальности, не изменяя своему художественному стилю, Цвейг, словно знаток кибернетической психологии, фактически, описал, как функционируют блоки психо-кибернетической системы, как разрушается вся взаимосвязанная блоковая система психики, если условия деятельности человека не вписываются в рамки, ограничивающие нормальную работу всех блоков.

И все же, не исчерпывается различными аргументами вопрос: можно ли, не зная теории и не зная конструкции всей психо-кибернетической системы, будто на крыльях фантазии, переносясь в будущий технократический мир, принимая условия черного ящика, правильно охарактеризовать его внутреннюю структуру? Можно, если чудо озарений и огромный талант будет неизменным союзником глубокого проникновения писателя в мир придуманной мастером немыслимой в реальности ситуации: информационной изоляции человека. Есть и другое предположение: писатель силой своей интуиции и силой логических построений так вникает в сущность феномена информационной пустоты и, используя художественные средства, так ее моделирует, что уже модель сама ему подсказывает, как должна реагировать на информационный вакуум психика человека.

До открытия Ньютоном законов тяготения и законов движения люди с успехом пользовались законами природы в своих интересах. Пушки стреляли ядрами и попадали в цель, хотя пушкари не знали математических выражений, вытекающих из закона тяготения. Но законы психической деятельности были так сложны и не понятны, что психология как наука на несколько веков или тысячелетие отстала от естественных наук, и потому не существовало психологических научных понятий и истин, которые объясняли поступки и мотивы поведения, отражали бы знания человеческой натуры. Однако отсутствие необходимых теорий возводили плотину перед пониманием природы человека. И многое в природе человека не представляло тайны и для обычных, и тем более для великих людей. Когда-то великий Цезарь сказал: «Жребий брошен, Рубикон перейден», – не свидетельство ли это историческое выражение Цезаря глубокого знания человеческой натуры. Но даже гений Цезаря не всегда был в силах проникнуть в тайны человеческих поступков и, умирая под кинжалами своих убийц, римский диктатор воскликнул: «И ты Брут…».

Мы не можем утверждать, сознательно или инстинктивно Цвейг поставил грандиозную задачу в психологии, которую до него не ставил никто, ни Фрейд, ни Юнг, ни Адлер. Слегка коснулся проблемы изоляции человека Фромм, полагая, что среди экзистенциальных потребностей потребность к единению одна основных, среди пяти других, которые он обнаружил у человека. Эти крупнейшие ученые не делали даже попытки вникнуть в проблему, существует ли психический вакуум? А если психический вакуум реальность, то каковы будут душевные переживания человека, насколько они будут глубоки, если он окажется на длительное время в информационной изоляции. Возможно, причиной ухода ученых психологов от этой проблемы было как раз то, что как таковой психический вакуум у живого человека не существует в принципе.

Фрейд открыл закон психики: инстинкты управляют поведением человека, они возбуждают энергию, которая скапливается и побуждает человека к действию, чтобы или в мыслительных операциях, или в поступках количество скопившейся энергии уменьшалось. Но для этого нужен стимул – внешняя информация, которая направляет в русло психическую энергию инстинктов, в результате притока которой проявляется активность физической и умственной деятельности человека.

Теперь изматывающий губительный «отдых» всех психических блоков у заключённого вытеснен напрочь активной силой его мышления. Этот истязающий всю душу простой интеллекта прекратил на неизвестное время свое существование, наступила передышка от голодной смерти, когда пищей является информация. Счастье не всегда приходит к жаждущему постепенно. Истинный апофеоз счастья - это, когда оно внезапно вторгается в жизнь страдающего человека, подобно грому среди ясного неба, когда его ждешь, но знаешь, как ничтожна вероятность встречи с ним. Наконец, в камере пыток у доктора Б. появился островок информации и труда, причем за счёт притока энергии он стал расширяться в сознании неестественно мощно, почти с взрывчатой силой, наделенной и ежесекундно питаемой фанатичным упорством заключенного. Цвейг в совершенно неизвестной ему научной области - естественно - в художественном стиле, с присущей мастеру образностью и отточенностью деталей, не осознавая, но все же пророчески, описывает будущую научную идею. В структурно-осевом синтезе всё стоит как на прочном фундаменте: механизме развития определенной специализированной информационно-смысловой структуры. Следует отметить, что сущность процесса развития инвариантна относительно для любых видов информационно-смысловых структур (в том числе структур шахматных).

Зададим себе естественный постоянно напрашивающийся вопрос. Почему информационный голод, оказался столь губительным для доктора Б.? Причина видна невооруженным глазом. Как показал весь сценарий шахматной новеллы, доктор Б. овладел искусством шахматной игры в условиях, трудность которых не измеряется обычной мерой. Заключённый и изолированный от любой помощи, он проявил себя как выдающаяся творческая личность и выдающийся исследователь. И все его муки и невзгоды и паузы счастья были обязаны только одной его ярко выраженной доминанте – неиссякаемому творческому потенциалу, присутствие которого он не замечал в себе, пока внезапно его творческость не выплеснулась на поверхность сознания, подобно лаве из жерла пробудившегося от спячки вулкана.

Признанный классик психиатрии Ясперс в своём исследовании проявлений шизофрении у выдающихся творцов писал: «Разумеется, у массового шизофреника нет той гениальной предрасположенности. Той почвы великих творцов, из которой только и могли «с позволения» шизофрении возникнуть их произведения» (18, с. 228). Обратим внимание, на  деталь «с позволения» шизофрении, не она главное звено, а божественный дар, которым наделен каждый гений.

Всё, что произошло в изолированной от внешнего мира комнате отеля, в этой сконструированной нацистами камере пыток, было обусловлено исключительным, так редко встречающимся в человеке блестящим набором у него факторов гениальности. Какое совпадение! Какая ассоциация! Какая удивительная корреляция между высказыванием Ясперса о гениальной предрасположенности творцов, душевная болезнь которых дает отпечаток высокого совершенства и подлинности на их творениях, с внутренним миром заключенного. По воле ли судьбы, по воле случая или от рождения у доктора Б. присутствовала в творческом процессе обучения шахматной игре такая искрящаяся комбинация факторов, присущая большинству талантливых людей. Одержимость не уступала спонтанности, воображение состязалось с фантазией, уникальное чувство новизны неизменно дополнялось чувством красоты, мышление привлекало к себе на помощь незаурядную интуицию. А как быстро у узника сформировалось ощущение шахматного пространства, немыслимое страдание на грани глубокого отчаяния подхлестывало весь этот комбинационный процесс, взрыв удовольствия останавливало терпение, и если бы не целостный охват всей ситуации, то всё остальное было бы в пустую. И этот уникальный каскад качеств гениального творца завершает максимальная сосредоточенность, без которой всё перечисленное повисает в воздухе.

Инстинкт самосохранения настойчиво ищет адаптацию к смертельной ситуации и начинает немедленно действовать, как только появляется соломинка, за которую можно ухватиться утопающему. Спасение от помешательства находит себя в полной загруженности творческой системы. Не исключено, что это редчайший пример в мировой литературе доказательства идеи Фрейда, что сублимация энергии преобразуется в творческую.

Психопатолог К. Ясперс убежден: «Формирующая и дисциплинирующая сила способна противостоять этим потрясениям. Как Ван Гог видел в своей работе «громоотвод», так и Гёльдерлин видит в поэтизирующем формотворчестве свое спасение» (18). Именно идею «громоотвода» целенаправленно и неуклонно, не давая передышки ни себе, ни всей динамике сюжетных линий проводит Цвейг в судьбе доктора Б..

Перед нами человек сорока пяти лет, далекий от реальной игры в шахматы, который двадцать пять лет назад лишь изредка баловался этой игрой с гимназистами-сверстниками. Типичный юноша из приличной и известной австрийской семьи, оптимистично и радостно взирающий на будущую жизнь, с её привычными для избранного круга удовольствиями и заманчивыми перспективами. Юноша, никогда особенно не интересовавшийся и не увлекающийся такого рода интеллектуальным занятием, какими являются шахматы. Но никто не в состоянии предсказать причудливые игры судьбы с человеком. Проходит пара десятилетий и будто по мановению волшебной палочки, судьба делает скачок в сторону от проторенной и наезженной дороге жизни. А в стороне, нет ни жизни, ни даже её подобия, но ещё хуже тот образ существования, который даже в страшном сне не мог появиться у преуспевающего владельца австрийской юридической конторы.

Сорокапятилетний мужчина, когда-то юный заурядный любитель, полностью забывший правила шахматной игры и то, как действуют и ходят шахматные фигуры, забывший, что такое мат и эндшпиль, как атаковать королевский флаг, не способный восстановить через двадцать пять лет незамысловатую структуру шахматной доски, внезапно с головой погружается в бездонность древней игры, перед которой спасовало, всё побеждающее время.

Напряжение всех блоков автономного комплекса личности доктора Б. при изучении дебютных начал в шахматах не слыхано. Сто пятьдесят шахматных партий, игранных на турнирах лучших мастеров того времени. Огромная глыба шахматных абстракций, за любую из которых не так то легко зацепиться новичку игры в шахматы, на эту глыбу не то чтобы любителю, профессионалу даже взглянуть страшно. С исключительной для любителя быстротой набирает пленник камеры пыток в свою долговременную память первую совокупность разрозненных информационно-смысловых структур содержания шахматной игры. Пусть эти структуры между собой ещё не успели прорасти прочными связями. Но волновой процесс заполнения человеческой памяти шахматной информацией остановить уже было нельзя.

Высокие океанские волны вскипевшего сознания не в состоянии помешать медленно выползающему из бушующей воды островку четко организованной шахматной информации островку, ещё скрытому в этом хаосе света и тени. И уж тем более впечатляющей была картина: когда на фоне благоприятного штиля впервые успокоенного сознания начинающего средневозрастного шахматиста появилось прекрасное ощущение первого сгустка мысли на блистающей от солнечных лучей поверхности зеленоватой воды. Незабываемо было видение морской воды, растекающейся от вершины островка информации, пока слабо ещё выступающего из колыхающейся ряби. И всё же из океана губительного одиночества наконец-то на поверхности сознания узника засветился пока ещё незначительный спасительный, только что подавший свой голос немой собеседник.

Всё кроме времени исчерпывается в этом мире, и всё, что потом уходит в прошлое имеет своё начало. Судьба подарила ищущему свой шанс, а соломинка для утопающего превратилась в плот. Овладение искусством шахматной игры началось с исключительной интенсивностью. Непонятно каким образом, так быстро развившиеся у пленника феноменальные способности, привели его к неожиданному трагическому финалу, когда вновь перед узником замаячил информационный голод. В полном одиночестве, запертый в той же комнате отеля, измученный допросами гестаповцев с теми же неприступными стенами, пленник от чего ушел, к тому же и пришел. Не имея перед глазами шахматной доски, он буквально заполнял свою память шахматными партиями из похищенного сборника. Искусство игры в шахматы доктор Б. оценивал как действия одинокого игрока не в реальной игре, а на некотором абстрактно-математическом поле. Вслепую в этих шахматных абстракциях пленник судьбы, не дотрагиваясь ни до одной фигуры, неутомимо следовал за чужими шахматными ходами, изучал чужие шахматные идеи, а иногда даже ощущал удовольствие от блестящих комбинационных ходов, встречающихся в поединках мастеров.

Если и приходится сомневаться, что фантастический сюжет шахматной новеллы не имеет под собой реальной почвы и всего лишь результат мощного воображения писателя, то, безусловно, число сомневающихся станет ещё больше, если мы сумеем найти момент и место в рассказе доктора Б., где поезд реальности неминуемо должен сойти с рельс. Это, как правило, тот фрагмент тягостных воспоминаний, где доктор Б. рассказывает, что ему удалось достаточно быстро овладеть техникой игры в шахматы вслепую. Как трудно поверить в этот факт, особенно сильным шахматистам, даже без пристального изучения этого феномена, настолько всё рассказанное кажется бесконечно далеким от реальности. И позже в игре с самим собой доктор Б. продолжал играть, не видя доски. Игра вслепую требует большой тренировки, предельной сосредоточенности на данном участке шахматной доски и поэтому не каждому этот стиль игры удается.

Однако если попытаться представить сколь невыносимыми были страдания и ту степень отчаяния, в которых он находился ежечасно, то, узник должен был напрячь все силы своего интеллекта и памяти, чтобы заставить себя видеть шахматную игру без доски и фигур. А что ему ещё оставалось, кроме как выбрать способ игры в шахматы, не имея ни доски, ни фигур, и потому не видя перед собой ни того, ни другого, у него оставалась единственная надежда на силу своего необузданного воображения, как альтернативу – лечь рано или поздно под нож гестаповцев. Но если мы поверим, что мозг доктора Б., погрузившись полностью в эту древнюю игру, непрерывно усиливал свою многогранную интеллектуальную мощь, что этот попавший в беду мозг, сам себя спасая, развивал в себе умение и навык максимального сосредоточения, развивал скорость запоминания, то очевидно у него попросту не было другого выхода, потому что усиление всех параметров работы мозга было единственной защитой от разрегулирования и панического хаоса его сознания. Когда же про человека говорят, он сошел с ума, то это означает, что наступил момент, когда он бессилен контролировать свои мысли и действия.

Трагический финал пресыщения одной и той же информацией сознания и памяти доктора Б. мог не появиться никогда. Другое дело, если бы перед нами была заурядная личность, которая никогда в своей жизни не знала наслаждения муками творчества. Тогда дальнейшая судьба могла быть рассчитана на каждом шаге жесткого алгоритма. И было бы неизвестно, сумел ли бы выскользнуть из своего невидимого психического плена доктор Б.. И все же роковой финал неизбежно подкараулил этого пленника в изолированной от внешнего мира комнате даже при всей проснувшейся в нем мощи его творчества. Катастрофа подкралась незаметно. Она пришла как победитель, как враг, появившийся неожиданно на фланге, в тот самый момент, когда накопленная в памяти шахматная информация не оставила даже крошечной лазейки для грамма новой информации. А пресыщение, как показывает жизненный опыт, не собирается отсиживаться в тылу и сразу же повлекло, потянуло за собой потерю обостренного и прекрасного чувства новизны.

«Умру от удушья пустоты», – могла сверлить мозг узника такая мысль. Доктор Б., будучи в полной безопасности на корабле, не в состоянии был спокойно вспоминать ужас своей новой ступени подкравшегося внезапно информационного голода. В его голосе даже сейчас собеседник уловил прежние отзвуки той, уже давно вытесненной из памяти сильной тревоги. Он возвращался то в ощущение надежды в настоящем, в то ужасное прошедшее: «А потом я неожиданно опять очутился на мертвой точке. Передо мной снова была пустота. К этому моменту я уже по двадцать-тридцать раз проштудировал каждую партию. Прелесть Новизны была утрачена, комбинации больше не озадачивали меня, не заражали энергией. Было бесцельно повторять без конца партии, в которых я давно уже знал наизусть каждый ход. Стоило мне начать, и вся игра разворачивалась передо мной, как на ладони, в ней не было ничего неожиданного, напряженного, неразгаданного» (13, с. 619). Мертвая точка в психическом пространстве существует, её присутствие означает только одно – психическая энергия к ней не приливает, возникает состояние прострации и панического страха. Вся с таким трудом организованная деятельность автономного психонейрофизиологического комплекса личности доктора Б., связанная с изучением шахматных партий из сборника, нарушается.

Необычный метод психотерапевтического лечения зашел в тупик. Возникло опасное предчувствие надвигающейся катастрофы, сильнейшего психоза. Любая медаль имеет две стороны. И истина оборотной стороны медали, как правило, разворачивает наизнанку лицевую сторону. Как не удивительно, на первом этапе единственного в своем роде и потому неповторимого психотерапевтического лечения, опирающегося на мощное творческое начало личности доктора Б., сначала вырвало пленника из трясины одного тупика, но оно же через определенное время спустя с неумолимой жестокостью загнало психику узника в другой, на этот раз совершенно безвыходный тупик. Неудача потрясла заключённого в момент ощущения тупика, куда с большей силой, чем это было в первой критической ситуации, и он опять на грани отчаяния. Корабль сел на мель посреди открытого моря.

Чаша продолжительной многомесячной битвы за мозг заключённого качнулась в сторону дьявольской технологии гестаповцев. Шахматная книга уже не была спасительницей положения. Неисчерпаема только библия, а книга с ограниченным числом шахматных партий, итак длительное время держала мозг узника на плаву. Но всему приходит конец. Ведь не тело, а мозг доктора Б. со всех сторон был окружен сплетенной иезуитскими методами сетью, и сделать в ней дыру для притока новой информации заключенному не было никакой возможности. Незаурядные творческие способности пленника, его воображение, причудливая фантазия, чувство красоты и новизны, исключительная память, и этот мощный творческий потенциал, до того преданно служивший ему, не находит себе ни краешка абстрактно-математического поля в сознании для своей ненасытной деятельности.

Все развившиеся факторы творчества и познания четко и строго остановил вездесущий порог, отмеряемый полным насыщением изученных вдоль и поперек полторы сотни шахматных партий. А память, вместительность которой не имеет пограничной полосы, первая не выдержала удушающего однообразия, которое среди всех зримых и незримых врагов творчества, вследствие механизма латентного торможения, ставит плотину для бесконечного повторения одной и той же информации. Вот оно предвестье надвигающейся скуки и пустоты. Комбинации факторов творчества у доктора Б., развившиеся до уровня гениальности,  объединившись (эти вечные и верные союзники творческого духа) не в силах уже были остановить разогнавшийся шахматный экспресс, пересекли черту, за которой снова была пустота. И влетев с разгона в эту пустоту, дух испытал, что-то вроде шока, остановился, не зная, что предпринять.

Если раньше благодатное белое поле незнания дало толчок покорить его, то в новом критическом положении насыщенное информацией знание поставило прочный шлагбаум на его пути и остановило его. Творческий процесс замедлился, со скрежетом включились тормоза, и огромный локомотив творческого духа в своем бессознательном порыве, не справляясь с инерцией творческого «Я», достиг страшного эффекта, сработал парадокс этой ситуации, чем лучше, тем хуже. Так как почти все факторы психической структуры узника пустоты, факторы продуктивного созидания, сами того не ведая, бессознательно переметнулись на сторону нацистов. Это не было предательством друга, но творческое «Я», вечно стремящееся к совершенству, не может остановиться на полпути, у него свои законы развития и свои правила игры. Рассудок и творчество чаще находятся в противоречивом состоянии, и этот феномен, не скрывающий своей двух полюсной противоположности присущ двойственной природе человека.

И все же при стремительно надвигавшемся поражении в тактике доктора Б. оставался некоторый простор для поиска путей выхода из второго критического положения. В теории синергетики есть такое понятие, как бифуркация, точка на траектории развития, от которой процесс случайным образом может раздвоиться и пойти в ту или другую сторону. Потому исход битвы по-прежнему, оставался неясен, так как «громоотвод» развернулся в сторону, откуда на этот раз угрожал быстро набиравший силу грозовой разряд. И на этот раз исключительная генная одаренность всей психологической структуры узника информационного вакуума, начала искать выход из тупика. Потенциал автономного психонейрофизиологического комплекса пленника, выплеснувшего в первой критической ситуации, быстро развившиеся, и все же и не до конца исчерпанные шахматные способности доктора Б., вновь подкидывают ему небывалый и ещё неиспытанный шанс. Соломинка для утопающего в критический момент всегда появляется посреди бушующего бескрайнего моря.

Мысль уже не больна, она выздоравливает, и совместно с интуицией переключилась на поиски новых идей. Как всегда простая истина приходит на финиш первой: «Вот если бы достать новую книгу, с новыми партиями и опять заставить работать свой мозг! Но это было невозможно, и у меня оставался только один выход: вместо старых, хорошо знакомых партий самому изобретать новые. Я должен был попытаться играть сам с собой, или, вернее, против себя», – блеснула догадка. Разум, и неразделимая с ним его верная помощница логика, вместе противостоят неуравновешенности эмоциональной сферы и вновь быстро расшатывающимся нервам в этой второй критической ситуации. Разум не сдается. Цвейг по-прежнему верен своей идее – изоляция порождает гениальность: его герой идет на новый, опаснейший для жизни эксперимент над собой в последней попытке использовать не только неисчерпаемый ресурс шахматной игры, но рискнуть на невиданный и непредсказуемый потенциал человеческих возможностей.

Сомнения пришли сразу, может ли человеческий мозг по волевому усилию расколоться пополам, чтобы мышление и идеи в нём, воображение и фантазия, терпение и страдания, ярость и месть начали противоборствовать между собой, противоречить друг другу, находя себе приют в одном человеке, а служить двум разным людям. Известная ситуация двойного агента. Это вполне реально, и история много знает случаев, когда разведчик работал на две враждующие страны с одинаковой успешностью. Что ж придется буквально расколоть себя надвое, сохраняя при этом ясность мысли. Раздвоение личности имеет источник в болезни мозга, которую квалифицируют как шизофрения, эта болезнь поражает рассудок, и человек теряет способность долговременной скрепляющей дисциплины своего рассудочного мышления.

Ясперс пишет по этому поводу: «Душевное состояние таких больных в начальный период заболевания следует представлять себе как состояние людей, испытывающих потрясение вследствие глубоких переживаний, грозящих разорвать их личность, а также вследствие чисто функциональных явлений и субъективного испуга, вызванного пережитым обрывом мыслей и угрожающей потерей власти над мыслительным процессом» (18, с. 172).

Здесь мы имеем уникальный случай, когда пациент вынужден сам прибегнуть к самостоятельной операции по разрыву своего сознания, хотя бы частичному раздвоению своей личности – в целях спастись от худшего. Читатель скажет это вымысел, не имеющий малейшего шанса быть похожим на правду. Конечное состояние душевной болезни и жизненный исход в этот момент был совершенно неясен. Это был огромный риск. Но нужно было срочно занять мозг работой. Новый приступ информационного голода становился всё более угрожающим для рассудка узника. Грозовые тучи надвигались, и молния, готовая испепелить мозг заключённого вот-вот расколет своим извилистым ослепляющим лучом всё свободное пространство, которое осталось между ясностью мысли и полной потерей рассудка.

Ни одной секунды медлить с решающим ударом больше было нельзя. История никогда не забывает, как Александр Македонский не стал долго раздумывать, как ему развязать гордиев узел, полководец достал из ножен острый меч и разрубил узел пополам. И то, что доктор Б. придумал играть в шахматы вслепую с самим собой, сохранив невыносимость прежней ситуации полного одиночества, есть проявление его спонтанности, которая чаще противостоит рассудочности. Зачем теперь пленнику приток новой информации, когда она неисчерпаема уже в первой расстановки шахматных фигур, когда в начале игры они ещё стоят на своих исходных позициях. Однако узник не предчувствовал, что для него одинаково опасны оба варианта – а впереди как в тумане маячила потенциальная возможность скорого сумасшествия. Мозг слишком тонкая структура, чтобы позволять – кому бы то ни было – экспериментировать над ним.

Сидя на палубе корабля и покачиваясь в шезлонге, доктор Б. продолжал свой рассказ: «Не знаю, задумывались ли вы когда-нибудь над тем, как воздействует на интеллект человека эта замечательнейшая из игр. Достаточно, однако, немного поразмыслить, чтобы стало ясно, что в шахматах, как чисто мыслительной игре, где исключена случайность, игра против себя самого является абсурдной» (13, с. 619). И вот тут в устах рассказчика доктора Б. звучит простая мысль, выражающая одно непременное свойство шахматной игры: «Главная прелесть шахмат и заключается, по существу, прежде всего в том, что стратегия игры развивается одновременно в умах двух разных людей, причем каждый из них избирает свой собственный путь» (Там же).

Подхватывая последнюю мысль рассказчика, мы, чуть напрягая своё воображение, будто наяву видим летящую стрелу, которая точно попадает в сердце автономного психонейрофизиологического комплекса – в центр блока психического фильтра. Там – в самом центре расположена уникальная избирательная способность сознания у шахматиста. Благодаря этой способности сознания каждый более или менее прилично играющий в шахматы мастер имеет свой собственный оригинальный стиль игры и этого стиля он придерживается во всех партиях против любых своих соперников. Как же тогда один человек, играя за обе противоположные стороны белых и черных, сможет привлечь к этой игре неразделимую избирательность своего сознания, иными словами узкополосную область сознания. Если разделить полосу частот одного психического фильтра, в этом случае индивидуальность, базирующаяся на полосе пропускания фильтра, будет отрицать самое себя. А без индивидуальности стиля игры отсутствует возможность навязать своему противнику другой неприятный ему стиль игры. Эта проблема становится крайне острой и трудно преодолимой в этой ситуации.

Цвейг ещё раз подтверждает ранее высказанную мысль. Именно появление непреодолимой трудности в работе сознания будет непрерывно мешать попытке играть в шахматы с самим собой. Не так-то просто достичь раздвоения своей души на две половины. Можно ли в принципе обойти с фланга свой психический фильтр, который единым клином сознательно и бессознательно будет препятствовать раздвоению.

«В этой битве умов черные, не зная, какой маневр предпримут сейчас белые, стараются его разгадать и помешать им, тогда как белые, со своей стороны, делают всё, чтобы догадаться о тайных намерениях черных и дать им отпор. Если бы один и тот же человек пожелал одновременно быть и черными, и белыми, создалось бы бессмысленное положение, при котором один и тот же мозг в одно в то же время знает что-то и не знает; делая ход в качестве белых, он должен был бы как по команде забыть о том, какой хитрый план задумал перед этим, будучи черными», – продолжает рассказчик о своем беспримерном психологическом опыте, в котором он решил поменять один плен на другой, поскольку войдя в контакт с тяжелой психической болезнью, которую называют шизофренией, можно потом уже никогда с ней не разминуться (13, с. 619).

«Подобное раздвоение потребовало бы, – вспоминает о своем тяжелом решении, доктор Б., – помимо расщепления сознания и его попеременного включения и выключения, как в каком-то автоматически действующем аппарате; короче говоря, играть против самого себя столь же парадоксально, как пытаться перепрыгнуть через собственную тень. И, тем не менее, я в течение долгих месяцев отчаянно пытался совершить невозможное, абсурдное. У меня не было выбора, иначе я рисковал окончательно потерять рассудок и впасть в полный душевный маразм. В своем отчаянном положении, чтобы не быть окончательно раздавленным страшной пустотой, которая вновь смыкалась вокруг меня, я вынужден был хотя бы попробовать добиться этого раздвоения между черными и белым «я» (Там же).

Итак, решение принято, гордиев узел разрублен, доктор Б. бросился в омут, который он определил как «искусственно созданная шизофрения, это намеренное раздвоение сознания со всеми его опасными последствиями». Теперь это было иное погружение в океаническую бездну на изолированном от всего мира батискафе, погружение в область шахматной игры уже на качестве ином, редко кому доступном исключительно высоком уровне игры. Это мог позволить себе человек, который, не задумываясь о продукции своего труда, приблизился к тому, что мы в жизни называем гениальной неповторимостью. Игра против себя началась, и весь гигантский объем шахматной информации прорвал жидкую плотину, насыпанную из песчинок пресыщения, и огромная психическая энергия бурлящим потоком ринулась, заполняя каждую частичку сознания в свободное от шахмат пространство. В нём не могло не быть укромных уголков, которые были пустыми и потенциально готовыми принять новую информацию. Каркас шахматного содержания в долговременной памяти доктора Б. уже давно представлял собой все 150 шахматных партий, запечатленных в блоке памяти в виде информационно-смысловых шахматных структур, им уже изученных и прочно запомненных. Похищенный сборник с этими партиями сыграл свою значительную роль информационной пищи для голодающего.

Большая порция шахматной информации попала в память. Согласно принципам считывания информации из памяти, она в нужный момент услужливо пополняла возбужденные очаги сознания доктора Б. шахматными идеями, многократно проанализированными сильными шахматными мастерами позициями, их оценками и тем более острыми многоходовыми комбинациями. Со всем этим множеством, сопутствующих характеристик шахматной игры, доктор Б. знакомился и изучал их на протяжении нескольких месяцев. Его голова была буквально забита уникальным опытом изучения 150-ти партий мастеров. Неисчислимое богатство шахматного содержания этих ста пятидесяти шахматных сражений представляло срез всего шахматного искусства игры того времени.

Эта захватывающая воображение линия сюжета шахматной новеллы, которую выбрал Цвейг, для спасения заключенного от безумия почти выходит за пределы предсказуемой реальности и на первый взгляд выглядит фантастическим представлением деятельности человеческого сознания. Но для науки эта художественная модель связи гениальности и шизофрении бесценный клад. «Как ни странно, опыт удался, игра с двумя «я», одно из которых играло за белых, а другое за черных». Вскоре это раздвоение приняло ожесточенный характер. Основное правило этой игры заключалось в том, что доктор Б. обязан был каждым ходом опровергать ход противоположной стороны, если бы он не был этим мотивирован, то его стратегия таким образом уйти от новой ступени информационного голода потерпела бы крах.  Заключенный не помнил, сколько всего он сыграл таких партий сто или тысячу. Степень раздвоения сознания усиливалась с каждой новой партией и потому усиливалась необъяснимая жажда победы одного «я» над другим, которая, как вспоминал доктор Б., доводила его до исступления: «С рассвета и до ночи я не думал ни о чём другом, кроме как о конях и пешках, ладьях и королях. В мозгу у меня непрерывно вертелись «а», «b», «c»».

В книге «Тайна творчество гениев» доказывается, что гении писатели и драматурги обладают одной замечательной особенностью – они, входя в роль своих персонажей, могут спонтанно менять свою психическую систему координат. Гоголь в диалогах и спорах становится то Хлестаковым, то городничим, то Чичиковым, то Ноздревым. При этом когда персонажи произведения спорят друг с другом, пытаются переубедить друг друга, обмануть друг друга, разве это не та же философия противоречий жизни, подобная тому как два шахматиста отстаивают «честь» каждый своей позиции. Также и писатель, перевоплощаясь то в одного персонажа своего произведения, то в другого, отстаивает интересы в спорах и стычках то одного, то другого персонажа. Будто лакмусовая бумажка определяет мастера художественного слова, когда он вселяется во внутренний мир персонажей своих произведений, говоря каждый раз то от лица одного героя, то от лица другого персонажа. Насколько жизненными получаются в художественных текстах эти диалоги, насколько не фальшиво звучат речи персонажей, насколько реальны их поступки, настолько высок уровень мастерства перевоплощения писателя.

Поэтому раздвоение в одиночной камере сформировавшегося шахматиста доктора Б. на двух игроков, стремящихся победить друг друга, нельзя оценить как принципиально невозможное. Интересным доказательством подобного феномена раздвоения личности творческого человека является исследование К. Ясперсом эволюции мировоззрения и стадий шизофренической болезни гениального шведского писателя Стриндберга. «Его духовная жизнь выражает не идею человеческой целостности, а идею некоего конгломерата взглядов, стремительно сменяющих друг друга. Действенные антитезы, взаимоисключающие «или-или» у него всегда наготове в процессе его рассуждений. Поэтому его везде легко понять, он не исходит ни из каких предпосылок, у него везде сплошной экспромт» (18, с. 109).

Теперь нам представляется не часто встречающаяся и исключительно привлекательная возможность дать научную трактовку в терминах, принципах и механизмах деятельности автономного психонейрофизиологического функционального комплекса искусственного раздвоения личности доктора Б., на которое он был вынужден пойти, чтобы спастись от надвигающегося повторно непереносимого информационного голода.

Шахматная позиция и человек, играющий, допустим, за белых, составляет объединенную систему, из двух объектов неживого – шахматной позиции и живого автономного психонейрофизиологического функционального комплекса. Эта же шахматная позиция объединяется с соперником первого шахматиста, который играет за черных. У него естественно свой автономный психонейрофизиологический функциональный комплекс, который отличается, во-первых, по блоку психической фильтрации, во-вторых, по информационному содержанию блока памяти, так как у этого игрока множество информационно-смысловых структур, характеризует стиль игры, обладателя этого автономного комплекса.

Допустим, игрок за белых, склонен к позиционной игре, например, таким игроком был Ласкер, Капабланка, Ботвинник. Шахматист, играющий за черных, напротив, любит острокомбинационную игру. Таким шахматистом был основоположник шахмат в России и один из сильнейших шахматистов мире в свое время Михаил Чигорин, вечный соперник Капабланки Александр Алехин, Михаил Таль. Очевидно, в блоке памяти автономного комплекса шахматиста позиционного стиля высокого класса хранится огромное множество информационно-смысловых шахматных структур, отражающих отработанный и отшлифованный им до тонкостей позиционный стиль. Поэтому этот шахматист, как правило, рационального психологического типа, опирающийся на богатство изученных им информационно-смысловых шахматных структур, в большинстве случаев в конкретной шахматной позиции чаще выбирает продолжение, которое даёт ему пусть небольшое, но явное позиционное преимущество. Постепенно применяя эту тактику он, накапливая ход за ходом маленькие позиционные выгоды, настолько ослабляет позицию противника, что, в конце концов, получаемая шахматная позиция белых уже неоспорима выигрышнее, чем позиция его противника. И уже не важно, какой путь выберет позиционный игрок, комбинационный, в котором отсутствуют острые продолжения или этот игрок по-прежнему усилит позиционное давление на уже разваливающуюся позицию своего соперника, выигрывая у него затем материал. Безусловно, любой шахматист высокого класса позиционного стиля обладает также сильным тактическим комбинационным зрением и использует комбинационную атакующую игру в своей практике. Но в основе его побед лежит избирательная способность сознания, которая влечет его к таким траекториям развития шахматной позиция, которая опирается на богатство информационно-смысловых шахматных структур, запечатленных в его долговременной памяти.

Шахматист острокомбинационного атакующего стиля имеет в долговременной памяти множество информационно-смысловых шахматных структур, отображающих шахматные позиции с неясными обоюдоострыми шахматными продолжениями, потому что в нужный момент эти структуры имеют большой потенциал к острым рискованным продолжениям, которые быстрее приводят к выигрышу. Эти острые продолжения необязательно ими хорошо изучены. Как только такая многообещающая позиция возникает в игре интуиция и фантазия этим шахматистам помогает обнаруживать скрытые комбинационные возможности к атаке.

Очевидно, что шахматисты комбинационного стиля по сравнению с шахматистами, тяготеющими к позиционной игре, обладают более высокой скоростью расчета комбинаций, более богатой фантазией, вследствие чего они стремятся в своих партиях использовать свою уникальность, навязывая противникам, обоюдоострые позиции с большой долей риска и вводя их психику в состояние высокого напряжения. Выдержать непрерывное психическое напряжение крайне трудно, поэтому в комбинационной игре шахматистов позиционного стиля всё чаще появляются ошибки и даже грубые. Поединок между шахматистами высокого класса разного стиля протекает в борьбе, кто кому навяжет свой излюбленный стиль игры. Одна из причин, почему в Буэнос-Айресе Александр Алехин победил непобедимого до этого Рауля Капабланку, заключалась в том, что Алехин сумел навязать непревзойденному в позиционной игре и разыгрывании эндшпилей кубинцу свой острокомбинационный стиль игры. После поражения в 21-ой - партии Капабланка произнес свои знаменитые слова: «Я так выигрывать я не умею».

Из индивидуальности стиля, иначе из избирательности их сознания к определенной манере игры, вытекают сильные и слабые стороны шахматистов и без знания слабости и силы своего противника нельзя добиться над ним победы. Вот наглядный пример, как сильнейшие шахматисты учитывают приверженность своих соперников к присущему им стилю шахматной игры. Характеризуя стиль игры своего соперника Капабланки, перед матчем на первенство мира Алехин замечает: «… первокласснейший мастер, сила которого заключается больше в интуиции, чем в критическом мышлении» (14, с. 161). Это определение оригинальности стиля Капабланки Алехиным поразительно совпадает с классификацией психологических типов. Самая сильная наиболее наполненная энергией психическая функция у Капабланки интуиция, на втором месте по силе и наполненности энергией стоит мышление. Как только позиция требует проникновения в нее интуиции, здесь Капабланка превосходит своих противников. Если учесть виртуозную технику Капабланки, то ясно, что он был склонен к внешне простым позициям, в которых требовалась сила его незаурядной интуиции.

Вот ещё одна более подробная характеристика, данная Алехиным индивидуальной манеры игры Капабланки или в терминах структурно-осевого синтеза характеристика его психического фильтра: «В дебюте он представляет из себя крупную силу только как защищающийся; миттельшпиль – его самая сильная сторона, здесь он при случае проявляет активность; в эндшпиле для первоклассного маэстро он не страшен, так как здесь только в исключительных случаях ему удается подняться над посредственностью…» (14, с. 161).

Теперь нам становится понятно, с каким препятствием столкнулся доктор Б., пытаясь играть и за белых, и за черных. Анализируя его рассказ об овладении искусством игры в шахматы, доктор Б. развил в себе способность рассчитывать сложные комбинации, благодаря высокой скорости мыслительных процессов. Естественно, когда он начал играть сам с собой он тяготел к сложной комбинационной игре.

Наш анализ психологии беспримерного эксперимента человека над самим собой, мы начнем с первого хода. Допустим, играя за белых, доктор Б. делает ход королевской пешкой е2 – е4, играя за черных, он отвечает с7-с5. Это шахматное начало называется сицилианской защитой. Поскольку начало партии изучено вдоль и поперек, то возможно, первые пять ходов делаются доктором Б., как за белых, так и за черных автоматически. Вскоре возникает позиция, где количество разветвленных вариантов увеличивается, и потому шахматисту, играющему и за белые фигуры, и за черные необходимо выбирать, по его мнению, те ходы, которые он считает наилучшими в данной шахматной позиции. Как работает его сознание в этой уникальной ситуации? Начиная размышлять над конкретной исходной шахматной позицией, которую обозначим через А₁, со стороны белых фигур, доктор Б. рассчитывает, допустим, три траектории развития игры, то есть три потенциально возможные варианта развития позиции А₁. Допустим, каждый вариант имеет протяженность траектории в пять полуходов. Обозначим каждую позицию, возникающую на этих трех траекториях через А_ij., где индексом i – обозначен номер варианта (траектории), индексом j – номер хода. Выбранную последнюю позицию А_ij. можно назвать, по терминологии чемпиона мира М.М. Ботвинника, неточной (1), а все множество ходов, которое должны к ней привести, сохраняется в памяти одного шахматиста, одновременно играющего за белые и за черные фигуры.

Почему возникает несколько вариантов развития позиции, принятой в этот момент времени за исходную шахматную структуру S₁. Допустим, в мозгу шахматиста возникло три варианта, которые мы оцениваем через три начальных приращения  Δ S₁₁, Δ S₁₂, Δ S₁₃. В результате этих структурных приращений формируются три новые структуры S₂₁ = S₁ + Δ S₁₁, S₂₂ = S₁ + Δ S₁₂,  S₂₃ = S₁ + Δ S₁₃. Объяснение различия можно дать следующее. Каждое приращение обусловлено своей комбинацией (вектор r_i) психических факторов из совокупности 18-ти, а различная комбинация факторов приводит к неодинаковому варианту развития исходной позиции.

Как шахматист оценивает преимущество одного варианта над другим. Выдающийся шахматист по критерию красоты, такой как он ее видит. Иначе мы получаем для оценки вариантов ряд функций Δ S_1i( r_i), где  r_i – i- ая комбинация психических факторов творчества, например, мышление, интуиция, воображение и сосредоточенность дает приращение Δ S₁₁,(r₁), а комбинация психических факторов r₂ ощущение, чувство новизны, ассоциативное мышление и фантазия дает приращение ΔS₁₂. Вклады психической энергии в различные факторы творчества непрерывно меняются, поэтому возникают флуктуации приращений. Если бы различные комбинации психических факторов творчества давали бы тождественные приращения, то есть имели бы место следующие равенства:

Δ S₁₁( r₁) = Δ S₁₂( r₂) = Δ S₁₃( r₃) = Δ S₁₄( r₄) = Δ S₁₅( r₅)

Тогда мы вынуждены были бы утверждать, что развитие структуры S₁ с помощью спонтанности, логической способности, чувства, сосредоточенности и способности к ассоциациям  равносильно развитию структуры S₁ с помощью воображения, фантазии, сосредоточенности, одержимости и стремления к превосходству или другой комбинации факторов из 18-ти необходимых для творчества. Но это противоречит всей природе и принципам творчества. Так как тогда бы не было необходимости в таком разнообразии факторов творчества и достаточно было бы иметь всего лишь пять или четыре факторов.

Доктор Б. останавливает свой выбор на одном из вариантов, допустим на третьем, который он оценивает как предпочтительный для белых (неточная траектория) и делает в уме ход, (он же играет вслепую), который направлен на конкретную траекторию, ведущую к наиболее выгодной, как он считает для белых позиции А₃₅. Теперь очередь хода за черными. Доктор Б., безусловно, зная все варианты и все три окончательные позиции, будет стремиться опровергнуть последний ход белых. Но как? Когда он же сам рассмотрел все ходы, и ему известно, что при правильной игре черных ему придется пойти на тот самый вариант, который уже выбран за белых. Здесь возможна такая ситуация: полученная позиция равная, и черные без опаски на нее пойдут. Позиция, которую белые считают лучшей для себя, на самом деле таит в себе большие возможности для черных, но доктор Б. сразу этого не увидел, потому что он не достаточно глубоко рассчитал траекторию. Ему следовало рассчитать траекторию на десять полуходов.

Сейчас, когда он думает за черных, и все варианты ему известны, поскольку они хранятся в его памяти, он по принятому им самим правилу игры, стремится опровергнуть последний ход белых. Теперь ему легче углубить окончательную позицию А₃₅. Для этого зафиксировав в памяти эту позицию, он рассматривает её как исходную и отыскивает возможности хода делающую эту позицию выгодной для черных. Просмотрев позицию А₃₅ на несколько полуходов вперед, и внезапно находит, радуясь, хороший ход – шах белому королю черным ферзем, опровергающий последний ход белых и делает ход ферзем. Красота не ведает кто противник, а кто союзник. Возникающая позиция становится уже в пользу черных. Теперь очередь хода меняется, доктор Б. находится со стороны белых фигур и должен делать ход фигурой или пешкой белого цвета.

Поскольку он сам разыграл эту позицию, он видит все возможные продолжения партии, а поскольку он играет сам с собой, и поскольку в целях новизны ощущений и новизны игры, поисков непроторенных путей, дающих ему радость творчества, доктор Б. начинает от появившегося препятствия и впечатления от собственной ошибки входить в возбужденное состояние. Он жаждет реванша за белых.

Ошибочный, не лучший ход за белых, приводит к лихорадочным поискам выхода из положения. Доктор Б. в игре за белых не смиряется с разочарованием, ему не терпится доказать самому себе, что он играет безошибочно и потому в азарте борьбы он сейчас же намерен опровергнуть ход черных. Психика начинает опасно раскачиваться. Симптом плохой. Надвигается настоящая шизофрения. Здесь есть вариант, что пока это сделать трудно и можно только стараться не ухудшать шахматную позицию. Доктор Б. снова рассчитывает различные варианты, которые ему же будут потом известны, когда придется делать ход за черных. Но прелесть шахмат в том и состоит, что возникающие позиции одна за другой, неизбежно ведут или к ничье, или к выигрышу одной из сторон.

Как это всё похоже и одновременно не похоже на анализ Ясперсом писательской деятельности и шизофрении Стриндберга: «Хотя Стриндберг всё время сомневается и сопоставляет, но не для того, чтобы всё связать со всем, чтобы ничего не забыть, чтобы, руководствуясь идеей некой духовной целостности, прийти к «становлению», а для того, чтобы во все новых отрицаниях того, что он только что утверждал, свести всё лишь к последовательному перебору множества возможностей» (16, с. 109). Доктор Б. стремится не только к перебору всех возможностей для данной шахматной позиции со стороны черных и белых фигур, но шахматист-одиночка желает добиться победы, то одной, то другой стороны и, входя в возбужденное, почти яростное состояние, добиться победы во чтобы то ни стало. Здесь снова возникает явление резонанса, психическая система раскачивается, питаясь своими внутренними ресурсами.

Сущность такой страной игры одного человека с самим собой, заключается в том, что он с неотвратимостью делает, как и любой шахматист ошибки. Лучшие ходы не столь уж часто встречаются в шахматных поединках даже больших мастеров, а тут игра вслепую, поэтому играя и за белых, и за черных, доктор Б. старается опровергнуть и использовать свои же ошибки. Из-за противоречий, возникающих в этой игре, его нервная система достигает критической отметки, что приводит к сильным различного рода переживаниям и обостренному, и сосредоточенному чувству играть как можно лучше. Особенность хорошей игры зиждется на удержании в памяти сравнительно большого числа шахматных позиций и ходов, разветвляющихся траекторий развития партии, оценок позиций, эндшпиля.

«Всё это выглядит совершенно дико, – вспоминает доктор Б., – и, конечно, эта искусственно созданная шизофрения, это намеренное раздвоение сознания со всеми его опасными последствиями были бы немыслимы у человека, находящегося в нормальной обстановке. Не забудьте, однако, что из нормальных условий я был грубо вырван, без всякой вины брошен за решетку, многие месяцы подвергался утонченной пытке – пытке одиночеством, накопившаяся во мне ярость должна была рано или поздно на что-то излиться дописать» (12, с. 621).

Из-за непрерывной борьбы с самим собой, взаимных ошибок белого «я» и черного «я», нескончаемой жесткой борьбы за опровержения ходов этих «я», произошло чрезмерное возбуждение и перевозбуждение нервной системы заключенного в комнату отеля доктора Б..

Перехлест возбуждения, ярость и бешенство, месть врагам, трансформируемая на себя, исчерпала существующий критический порог нормальной работы сознания. За его пределами, человек не контролирует свою сознательную деятельность. В этом случае искусственное раздвоение принимает трагические реальные формы. Положение становится всё более критическим. Система игры против себя развинтила все сдерживающие механизмы психики: накачала сознание и бессознательное такими количествами энергии, что и раскачала всю систему взаимной деятельности сознательного и бессознательного. В результате уровень его мастерства, уровень его шахматного творчества безостановочно рос, и ему было не доступно задуматься, на какой ступени к вершине он сейчас оказался. Число комбинаций различных факторов творчества также неуклонно росло. И когда логика расчетов подкреплялась интуицией, то интуитивное понимание позиции, тут же обосновывалось логическим развитием партии. Гармоничное сочетание логики и интуиции, используемых, без исключения, всеми мастерами шахматной игры приносило успех, тем мастерам у кого меньше было ошибок. Чем выше было мастерство, тем чаще к этим двум факторам в различных сочетаниях добавлялись, то фантазия с непредсказуемой для логики спонтанностью жертв фигур и пешек, или рискованной не просчитанной комбинацией, когда середина партии была настолько запутана, и были неясны различные продолжения. Успех приходил к тому мастеру, у которого была выше скорость комбинирования воображения и фантазии, мышления и интуиции, сосредоточенности и скорости считывания из памяти информации, чувства новизны и красоты, то есть тех факторов, которые позволяли анализировать возникающие в уме позиции и достигать преимущества какой-либо из сторон, в то время как другая, изо всех сил искала защиту.

Мозг доктора Б. обеспечивал такое погружение в глубины творческого бессознательного, что даже он сам не был в состоянии контролировать его работу. Эта уникальная игра вслепую с самим собой создала живого робота, который имел только одну жестко запрограммированную, но в высшей мере противоречивую цель – превзойти самого себя. Очевидно, что десяти кратное или двадцати кратное усиление работы шахматного мозга создавало искусство игры в шахматы недоступное даже высшим шахматным мастерам. Количество позиций и разветвленных вариантов развития партии, которые необходимо было доктору Б. удерживать в памяти, росло с очень большой скоростью. Как это всё шахматное множество помещалось в мозгу, неясно, можно лишь с изрядной долей смелости принять гипотезу, что мозг доктора Б. стал работать как современной компьютер, производительность которого исчисляется миллионами операций в секунду.

Со своей стороны мы можем констатировать, что все блоки автономного психонейрофизиологического комплекса в личности доктора Б. достигли потенциально возможной скорости всей своей деятельности. Наиболее быстро считывается из памяти информация, которая находится около порога считывания, не уходя в недоступные для воспроизведения глубины подсознательной памяти. Эмоционально окрашенная информация никогда не располагается далеко от порога считывания, а будучи близко расположенной от порога считывания эта информация непрерывно ждёт запроса, чтобы выплеснуться на поверхность сознания, сформировав возбужденный очаг сознания. Такой очаг И.П. Павлов, называл «светлым пятном» в коре больших полушарий мозга, вокруг которого располагается темное место. В блоке обработки информации, процессы идут тогда быстро, когда нет необходимости поиска полезных связей, перебирая огромное множество бесполезных связей.

По-видимому, весь огромный объем шахматной информации, закодированной в виде множества, связанных между собой информационно-смысловых структур был актуален в каждой партии доктора Б. с самим собой. Всё это множество структур прочно удерживалось вблизи порога считывания, поэтому так велика была скорость расчета комбинаций и развития вариантов в несложных позициях. Почему это произошло?

В памяти пленника камеры пыток запоминались и наиболее прочно были зафиксированы элементы стратегии игры, тактические моменты из сборника шахматных партий. Это подобно тому, как легко оперирует профессиональный математик хорошо известными ему математическими истинами.

Нет необходимости ещё раз напоминать, что доктору Б. в его отчаянном положении крупно повезло – его учителями были выдающиеся мастера шахмат. Доктор Б. никогда не учился и не начинал играть со слабыми соперниками. Его память никогда не хранила непрофессионально слабых ходов, а ошибки мастеров, проанализированные в сборнике ими самими, не опускали уровень его познаний, а только дополнительно учили его оценкам разветвляющихся траекторий развития позиций.

В замкнутом физическом пространстве была только одна степень свободы, свобода мышления. Эта узконаправленная свобода мышления, в конце концов, привела к тому, что в памяти у доктора Б. возникло в психике узкоспециализированное шахматное пространство. День за днем оно заполнялось многочисленными структурными элементами шахматной информации, которые образовывали особые связи между позициями. Это шахматное пространство было заполнено типичными комбинационными ударами, способами взламывания центра противника, методами эффектных атак на королевский фланг, длинным рядом типичных позиций, которые приводили к выигрышу, и главное в памяти хранились методы маневрирования, необходимые для достижения преимущества.

Сколько бы мы не приводили выстроенных логических рассуждений, поверить в фантастические резко выросшие возможности творческого мастерства узника крайне трудно. Попробуем изменить ракурс, взглянув эту проблему со стороны связи творчества и шизофрении. У крупнейших специалистов по поводу трансформации в деятельности мозга в этой связи есть иное представление. В главе своей книги «Стриндберг и Ван Гог» Ясперс пишет: «Не раз сообщалось, что в начале заболевания эти люди столь потрясающе играли на фортепиано, что слушатели вынуждены были признать: ничего подобного они не переживали никогда. Возникают и художественные произведения в области поэзии и живописи – почти всегда, впрочем, незначительные, но, тем не менее, для исследователя – это знак глубокого возбуждения» (16, с. 152).

Вот где ответ на прилив колоссального количества психической энергии к шахматному творчеству доктора Б., когда он рискнул создать себе искусственную шизофрению. Вот где ответ на естественный вопрос как научный, так и жизненный: мог ли доктор Б., не умеющий играть в шахматы за десять-одиннадцать месяцев, подняться на мировой уровень игры в шахматы, доступный только выдающимся профессиональным игрокам той шахматной эпохи. Если уж высший эксперт в области связи творчества и шизофрении Ясперс утверждает, что и в пианистическом искусстве невероятное становится реальным, то почему мы должны отрицать, что доктор Б., войдя в состояние возбуждения и перевозбуждения, глубочайшего страдания и целой сферы переживаний, не соединил все отделы своего мозга в такую гармоничную систему, которая бы смогла добиться от него невероятной или попросту фантастической работы.

Выходит, ступив на опаснейший путь раздвоения личности, на путь шизофрении, не ведая последствий, он сумел рискнуть бросить себя в зияющую бездну непрерывной борьбы с самим собой, этот узник бросил вызов всему шахматному миру и самое главное всему накопленному к тому времени опыту о необъятных возможностях мозга.

Развивая свою мысль, Ясперс пишет: «Само проживание жизни становится более страстным, безоглядным, аффектированным, безудержным и естественным, но в то же время и более непредсказуемым, демоническим. Словно метеор появляется в этом мире с зауженным человеческим горизонтом, и прежде чем окружающие успевают полностью оправиться от изумления, это демоническое существование уже оканчивается психозом или самоубийством.

Естественно, среди массы аналогичных больных – люди, выделяющиеся такой глубиной редки. Хотя мировоззренческая ориентация, проблематика, род занятий часто сохраняются, однако только изначальный талант может и в психозе быть значительным и давать общепонятное выражение совершенно субъективным в остальном переживании» (18, с. 152).

Маниакальное состояние, в котором оказался доктор Б. так похоже на то, которое Ясперс назвал демоническим. Рассказчик сам, хотя не употребляет этого слова, но описывает его со всей детальностью его одержимости и ужасающей ярости и бешенства, которые сопровождали его игру с самим собой: «Накопившаяся во мне ярость должна была рано или поздно на что-то излиться. Но так как единственным занятием была эта бессмысленная игра против самого себя, то мой гнев, моя жажда мести фанатически изливалась именно в эту игру. Я хотел мстить, но для этого у меня было только мое второе «я». Я хотел мстить, но для этого у меня было только мое второе «я», с которым я должен был вести непрестанную борьбу… Вот почему во время игры меня охватывало бешеное возбуждение. Первое время я еще мог проводить эти игры спокойно и рассудительно, делал перерывы между париями, чтобы отдохнуть. Но мало по малу мои больные нервы перестали выносить эти передышки. Стоило только белому «я» сделать ход, как черное «я» уже лихорадочно передвигало фигуру, и как только заканчивалась одна партия, я тут же требовал от себя следующей, вернее, каждый раз, как одно мое шахматное «я» терпело поражение, оно немедленно требовало у другого «я» реванша.

Я даже приблизительно не могу сказать, сколько партий против себя самого я сыграл, охваченный этой ненасытной жадностью за долгое месяцы своего заключения, – может быть тысячу, а может быть, и больше» (13, с. 622).

Такая ненасытная маниакальная страсть к шахматной игре у доктора Б.. не могла бесследно для него пройти. Нас волнует другой важнейший вопрос, как эта страсть отражалась на интенсивности развития психических факторов в автономном психонейрофизиологическом функциональном комплексе доктора Б..

Вклады психической энергии в комбинацию этих факторов, становясь максимальными, обусловили попадание вектора r, построенного по этим вкладам как по проекциям по соответствующим осям психической системы, определили область Q в психическом пространстве, которую без всякой натяжки можно определить как область гениальности.

Здесь мы вновь возвращаемся к своему основному тезису. Психологическая модель информационного голода, изоляции человека и попытка преодолеть эту проблему через интенсивный творческий процесс – это является научной категорией, но мы получаем уникальную возможность сопоставить художественный метод Цвейга в описании того, как конкретный человек, попав в экстремальную ситуацию информационного голода, вышел победителем. И эту же ситуацию мы анализируем с точки зрения теории структурно-осевого анализа и синтеза.

В плане сопоставления науки и искусства уместно привести точку зрения Хосе Ортеги на этот вопрос: «В душе человеческой заключена проблема – возвышенная, трагическая; и чтобы не делал человек, все его действия обусловлены этой проблемой, все они – шаги к разрешению этой проблемы. Она столь огромна, что дать ей генеральное сражение не удается; следуя изречению divide et impere, человек членит ее и разрешает по частям, постепенно. Наука – первая ступень на пути разрешения проблемы человека; мораль вторая ступень. Искусство – это попытка добраться до самого сокровенного, тайного» (4, с. 66). Дальше Ортега возвращается к этому вопросу: «Каждая конкретная вещь есть сумма бесконечного множества отношений. Действуя дискурсивно, науки устанавливают эти отношения одно за другим; поэтому, чтобы установить их все, наукам требуется вечность. Такова изначальная трагедия науки: работать на результат, который никогда не будет полностью достигнут.

Трагедия науки порождает искусство. Там где научный метод исчерпывает себя, на помощь приходит метод художественный. И если научный метод в абстрагировании и обобщении, то художественный – в индивидуализации и конкретизации» (4, с. 71). Когда Ортега говорит о том, что каждая конкретная вещь есть сумма бесконечного множества отношений, то это означает, что каждая конкретная вещь может быть описана своей структурой, поскольку определение структуры опирается на все отношения между её элементами. В нашем анализе мы не разделяем искусство и науку, а сравниваем и дополняем их в данном конкретном случае, чтобы доказать или подвергнуть сомнению основную идею цвейговской новеллы: произойдет феноменальный рост потенциальных возможностей мозга одаренного человека в условиях предельно экстремальной ситуации, когда он почти полностью изолирован от внешнего мира, если он найдет приложение своим силам в творческом процессе.

Если идея Цвейга верна, то мы не вправе подвергать сомнению стократно превосходящую скорость расчёта комбинаций, выигрышных полуходов, и соответственно траекторий развития партий у доктора Б.. Мозг доктора Б. в течение долгого плена и работал в чрезмерно узкой области своего сосредоточения. Гипертрофированная работа мозга доктора Б. была лишена всего, кроме шахматной игры, да еще в ее изощренном виде, вслепую. И мозгу пленника не было дано никакой другой возможности быть живым, кроме этих бесконечных е2-е4, с7-с5, Сf1 – с4 и т.д., и не было никаких отвлечений ни мысли, ни психической энергии ни на какие-либо бытовые проблемы, вообще все кроме шахмат и издевательских допросов было исключено из деятельности мозга доктора Б..

Как мы уже многократно описывали выше, механизм развития любого вида информационно-смысловой структуры S_к, в исходный момент развития, на её элементах развивается максимальное напряжение и вся психическая энергия скапливается на локальном месте, где произойдет прорыв в область новых ее элементов. Если мотивация исключительно сильна, а в случае, когда доктор Б. играл сам с собой, его мотивация приблизилась к маниакальной, в этой ситуации развитие структуры S_к, приводит к эффекту полного вытеснения всех других побочных, не актуальных информационно-смысловых структур S_i. Можно сколько угодно поражаться гениальной прозорливости Цвейга о деятельности сознания, но то, что он описал этот механизм вытеснения в его самой яркой форме, вызывает бесконечное удивление, как писатель почувствовал этот процесс. Рассказывает доктор Б.: «На допросах я уже забывал, что отвечаю за свои слова и поступки. Наверное, я выражался сбивчиво и туманно: следователи как-то странно переглядывались между собой. На самом же деле, пока они задавали мне вопросы и размышляли над моими ответами, я просто с нетерпением ждал, чтобы меня отвели назад в мою камеру, где я смог бы снова заняться своим безумным делом: начать новую игру, ещё одну и ещё одну. Перерывы в игре все больше раздражали меня. Даже те пятнадцать минут, пока надзиратель прибирал мою камеру, те две минуты, пока он передавал мне еду, меня терзало лихорадочное нетерпение. Иногда завтрак оставался нетронутым до вечера, потому что, увлекшись игрой, я забывал о нем. Единственное физическое чувство, которое я испытывал, была страшная жажда»(13, с. 622).

Трудно даже вообразить до какой степени проникновение в разнообразные шахматные позиции, их мгновенной оценки и расчёта комбинаций мог достичь доктор Б. при своей маниакальной одержимости. Гигантский объем работы совершали все блоки его автономного психонейрофизиологического комплекса. И с этим неповторимым шахматным багажом в памяти и готовой к бою совокупностью факторов развития шахматных структур, этот незнакомец с бледным лицом сел за шахматную доску против чемпиона мира по шахматам. Вот когда раздвоение личности принимает опаснейший и необратимый характер. Как пишет Ясперс, шизофрения имеет несколько стадий. Те, кто заболевает шизофренией, в своей нетворческой массе, нередко сходят с ума, но те, истинные художники, кто предрасположен к творчеству, в определенных стадиях шизофрении достигает наибольшей яркости и подлинности впечатлений и создают гениальные бессмертные творения. Таким были гениальный шведский писатель Август Стриндберг, голландский художник Ван Гог.

До того момента, как столкнулись в схватке две части раздвоенной личности узника камеры пыток, доктор Б. не чувствовал стихийного страстного апофеоза победы. Многократное повторение чужих партий с красивыми комбинациями, скрытыми чужими ловушками, для поимки в них соперников, к которым он фактически был равнодушен, не вызывало падения его чувств. Тренировка памяти и ума, эстетическое наслаждение от красоты чужого творения вот и все. Осмысливая прошедшее, собеседник Цвейга на корабле говорил, что это не требовало от него высокого психического напряжения, чем, скажем, запоминание стихов или статей какого-либо закона. «То было систематическое дисциплинирующее занятие и потому прекрасное упражнение для мозга».

Изучение чужого опыта не накаляет страсти, и не усиливает напряжение, проистекающее из стремления к превосходству, как в настоящем жарком поединке. Напряжение мысли и напряжение, вызванное добиться победы, оба напряжения имеют несовместимо различную природу, разве можно сравнить, напряжение всего психического аппарата, когда ставится цель достижения власти, с напряжением информационно-смысловой структуры, которая подвергается приращению к ней информационного элемента. Это сугубо различные субстанции напряжения, это различные, как говорят философы, экзистенции. Одно дело анализ красоты хода в партии чемпиона мира Алехина, перед которым ты преклоняешься, и совершенно другое дело напряженный поиск выхода из тяжелой позиции в своей собственной партии, когда внезапное озарение выплескивает в сознание лучший ход и напряжение, возрастающее до этого момента, мгновенно отдает свою энергию радости спасения.

Финал шахматной новеллы философски многозначен. Читатели подготовлены предыдущей партией: пассажиры – Чентович, которую Мак Коннор и пассажиры довели до проигранного положения.

Писатель, много повидавший на своем веку, с нескрываемым любопытством, смотрел за развитием событий в шахматных поединках, где у азартного бизнесмена Мак Коннора не было ни одного шанса из тысячи, чтобы хотя бы свести вторую партию вничью, после начисто проигранной первой. Речь шла не только о цели добиться ничьей, что равносильно победе над знаменитым игроком, но если бы удалось оттянуть подальше поражение и гордиться тем, что пассажиры сумели так долго сопротивляться чемпиону. «Вторая партия мало чем отличалась от первой, только наша компания несколько увеличилась за счет подошедших зрителей и игра стала оживленней. Мак Коннор пристально смотрел на доску, словно хотел загипнотизировать шахматные фигуры и подчинить их своей воле. Я чувствовал, что он с восторгом пожертвовал бы тысячей долларов за удовольствие крикнуть «мат» в лицо нашему невозмутимому противнику. И странно, его угрюмое волнение непостижимым образом передалось всем нам. Теперь каждый ход обсуждался с гораздо большей страстностью, и мы спорили до последней секунды, прежде чем соглашались дать сигнал Чентовичу. Дойдя до семнадцатого хода, мы с изумлением обнаружили, что у нас создалась позиция, казавшаяся поразительно выгодной: мы сумели продвинуть пешку «с» на предпоследнюю линию, и все, что нам нужно было теперь сделать,— это продвинуть ее вперед на с1. Мы получали второго ферзя. Однако мы не были вполне спокойны: нам не верилось, что у нас действительно появился такой очевидный шанс на выигрыш. Все мы подозревали, что преимущество, которое мы, казалось, вырвали, было не чем иным, как ловушкой, расставленной Чентовичем, предвидевшим развитие игры на много ходов вперед. И все же, как мы ни обсуждали и ни рассматривали положение со всех сторон, мы не могли разгадать, в чём заключался подвох. Наконец, когда десять минут уже почти истекли, мы решили рискнуть сделать этот ход. Мак Коннор уже взялся за пешку, чтобы передвинуть её на последний квадрат, как вдруг чья-то рука остановила его и тихий, но настойчивый голос произнес:

– Ради бога, не надо.

Мы все невольно обернулись. За нами стоял человек лет сорока пяти, – узкое, с резкими чертами лицо его уже раньше, на прогулках, привлекло мое внимание своей необычайной мертвенной бледностью. Видимо, он только что присоединился к нашей компании, и, погруженные в обсуждение очередного хода, мы не заметили его появления. Увидев, что мы смотрим на него, он торопливо продолжал:

–     Если вы сделаете ферзя, он немедленно возьмет его слоном, которого вы снимете конем. Он же в это время продвинет свою проходную пешку на d7 и будет угрожать вашей ладье. Если даже вы объявите шах конем, все равно партия для вас будет потеряна – через десять ходов вы получите мат. Почти ту же комбинацию применил в 1922 году Алехин, играя против Боголюбова на шахматном турнире в Пестьене». Несколько точных ходов и несмотря на значительные усилия и превосходящее мастерство Чентович не смог сломить сопротивление пассажиров. Игра закончилась вничью. Удивление всех было подобно грому с ясного неба. События на корабле развивались стремительно, и вот за шахматным столиком сидят с одной стороны «Homo obscurissimus» ((темный) неизвестный человек) с другой прославленный чемпион мира по шахматам.

Вскоре поединок начался. Никто из пассажиров не понимал ходов в этой партии и только с замиранием сердца следили за шахматной доской, по которой перемещались фигуры.

Наш психологический анализ шахматной схватки доктора Б. и Чентовича, закончившейся победой всего второй раз севшего за шахматную доску и взявшего в руки реальные шахматные фигуры, после двадцатипятилетнего перерыва, скорее всего, можно назвать гипотетическим. Наши логические рассуждения будут напоминать рассуждения детектива, пытающегося раскрыть преступление, не имея в руках четких вещественных доказательств, но, располагая множеством косвенных деталей, которые собранные воедино рисуют картину мотивов и того, как совершалось преступление.

В заключении, нам хотелось бы остановиться на ряде причин благодаря которым, не профессиональный игрок доктор Б. овладел в полном одиночестве фантастическим мастерством игры.

Начнем с того, что шахматная схватка на корабле между прославленным чемпионом мира Чентовичем и незнакомцем отличались тем, что у каждого соперника изначально была диаметрально противоположная подготовка к искусству и мастерству игры в шахматы. И это не могло не сказаться на философии и психологии их реального поединка. Если мы поймем по косвенным признакам, вклады каких факторов творчества преобладали в деятельности автономного психонейрофизиологического функционального комплекса, у того и другого шахматиста, то мы можем выяснить причину победы доктора Б. над чемпионом мира. Следователи-криминалисты сначала собирают факты, затем их систематизируют и находят мотивы и причины преступлений. Кульминационный момент «Шахматной новеллы» сосредоточение всех линий последовательных событий, произошедших с узником гестаповцев в замкнутом пространстве. Цвейг написал художественное произведение, в котором он неявно поставил труднейшую научную задачу, на которой до него никто не акцентировал внимания. Поскольку уникальный эксперимент феноменальной неповторимой работы сознательного и бессознательного получил свой итог, то исследователь обязан выдвинуть условия и причины, которые обусловили такой исход событий. Мы полагаем, что причина победы непрофессионала доктора Б. над чемпионом мира, находившегося в расцвете сил, заложена в следующей совокупности фактов:

Факт 1. Чентович побеждал в реальных поединках своих именитых соперников, стиль игры которых он, безусловно, изучал и знал до деталей. Поэтому в игре, в конкретной позиции он в 70% случаев, верно угадывал какую стратегию и тактику изберет его противник. Иначе любой профессиональный игрок в шахматы, находящийся на Олимпе общего высокого мастерства, должен хорошо знать стили игры своих соперников и их излюбленные позиции. Априорная информация о противниках в шахматных сражениях на высоком уровне имеет значительную ценность.

Факт 2. На этот раз с Чентовичем встретился шахматист, для него полностью неизвестный и о манере игры которого, он не имел ни малейшего представление.

Факт 3. Априорная информация, которую до шахматных встреч со своими известными противниками имел Чентович, естественно снижала долю неопределенности при выборе варианта развития партии, стандартизируя шахматные решения, делая их более стереотипными, что сказывалось на уменьшении вклада спонтанности в комбинацию других психических факторов.

Факт 4. Спонтанность, порождающая шахматную фантазию, имеет большую ценность в непредсказуемых шахматных позициях. Необходимость преодолеть неопределенность в сильной степени развивает тот психический фактор, который в данной ситуации наиболее ценен. Такими факторами является интуиция, фантазия и воображение.

Факт 5. Потребность на грани страсти, порождающая мотивацию преодолевать неопределенность, для развития шахматных структур была существенно меньше у Чентовича, чем у доктора Б.. Поэтому спонтанность у него не получала нужного притока психической энергии, поскольку меньше подвергалась постоянной тренировке, в отличие от тренировки доктора Б. при его игре вслепую с самим собой. Поэтому вклад спонтанности в поединке с Чентовичем, по-видимому, мы можем оценить в пользу доктора Б..

Факт 6. Шизофрения в значительной степени раскачивает психику, делая автономный психонейрофизиологический функциональный комплекс более подвижным и динамичным к развитию и адаптивным реакциям на экстремальную ситуацию.

Факт 7. Во время заточения в камеру пыток пустотой доктор Б., играя сам с собой, входил в состояние ярости и мести, поэтому его спонтанность приобретала кумулятивный взрывчатый характер, буквально переполненная взрывной психической энергией.

Доктор Б. во время поединка с Чентовичем находился в экстремальной ситуации, чувствуя знакомое ему чувство ярости, и то состояние своей психической системы, которое аккумулировало сгусток энергии, поток которой выбрасывал спонтанные шахматные идеи с большой скоростью.

Факт 8. Поскольку борясь с самим собой и получая шахматные позиции, которые, играя за белых и за черных доктор Б., должен был постоянно опровергать. В результате самоучке приходилось искать такие фантастические продолжения партий, чтобы как можно чаще поражать самого себя, которое знает, что хочет делать его противоположное шахматное «Я». Беспрерывная тренировка фантазии рано или поздно должна была выйти на исключительно высокий уровень.

Факт 9. Есть большая разница между игрой вслепую и игрой в шахматы за реальной доской. Бывший узник, запертый в комнате отеля,  играющий с самим собой был вынужден непрерывно тренировать свою память и скорость считывания из памяти шахматных позиций. Вследствие непрерывных и усиленных тренировок шахматной памяти доктору Б. всегда было легче рассчитывать продолжение партии, так у него не было необходимости тратить большое количество психической энергии, чтобы удерживать в памяти расположение фигур на шахматной доске, как после своего хода, так и после хода Чентовича. Очаг сознания, где была расположена очередная шахматная позиция, светился столь мощным ярким пятном в сознании доктора Б., что никакие мешающие факторы, не могли его замутить.

Факт 10. Многочасовое и многомесячное погружение доктора Б. в шахматную игру, привело к тому что он  сыграл сам с собой сотни и тысячи партий, в его долговременной памяти кроме 150 шахматных партий, сыгранных сильнейшими шахматистами того времени, были эти тысяча своих партий. В этих тысячах партий встречалось огромное количество шахматных идей, оценок позиций, разветвленных вариантов развития позиций, множество эндшпилей выигранных и проигранных самому себе. Благодаря этому неисчислимому множеству доктор Б. чаще в поединке с чемпионом мира находил у себя в памяти аналогии позиций, которые он уже раньше разрешал в пользу белых или черных.

Факт 11. У доктора Б. была огромная скорость расчета шахматных комбинаций, во-первых, потому что он привык глубоко погружаться в перипетии расчлененных вариантов игры. Во-вторых, доктор Б., не имея высокой скорости расчета траекторий развития партии, не мог бы анализировать партии из похищенного сборника вслепую. В-третьих, только при предельно высокой скорости шахматного мышления доктор Б., как он рассказывал, мог разыгрывать сам с собой сотни и тысячи партий. Возникал спасительный круг, чем больше доктор Б. играл сам с собой, тем выше становилась у него скорость шахматных решений.

Факт12. Анализ партий вслепую более сложен, чем анализ партий, когда шахматист имеет возможность непрерывно передвигать на реальной доске шахматные фигуры.

Здесь мы имеем главный признак более высокого уровня игры, чем даже у такого гениального мономана, каким изображен был в новелле Цвейгом, Чентович.

Факт 13. Как описывает Цвейг поединок между доктором Б. и Чентовичем, доктор Б. играл легко, а его противник, подолгу задумывался и по-видимому, испытывал сильное напряжение от этой шахматной встречи.

1 Введение

2 Абсурдность информационного вакуума

3 Модель идеальной психологической ситуации в условиях информационного вакуума. Ч.1

4 Художественный образ деятельности автономного психонейрофизиологического комплекса личности доктора Б.

5 Борьба двух навязчивых образов в сознании узника пустоты

6 Три научные гипотезы, объясняющие возможную реальность событий, описанных в «Шахматной новелле»

Все права защищены. Ни одна из частей настоящих произведений не может быть размещена и воспроизведена без предварительного согласования с авторами.

                                                                       Copyright © 2010