Информационный вакуум и его разрушительное действие на психику человека

"Джоконда" - система парадоксов в творчестве Леонардо да Винчи

Е. Синицын

Фантастические возможности мозга в экстремальных ситуациях

Структурно-осевой анализ «Шахматной новеллы» С. Цвейга. Изд. НГАХА. Новосибирск, 2010.

Введение

Самоучители для решения математических задач с 1по 10 класс для дистанционного обучения: Математические сказки и рассказы с 1по 3 класс.

Типовые задачи на движение с 3 по 8 класс, Веселая математика 2. Задачи с 5 по 10 класс. Реализован вопросно-ответный метод

интегрированного обучения рассказ, рисунок и микрооткрытия см. 1 , 2 , 3

Великие психологи конца ХIХ и всего ХХ века, занимались проблемой поведения человека, его внутреннего мира, проблемами сложнейших, патологических и невротических проявлений его психики. Фрейд, Юнг, Адлер и Фромм направили усилия своего мощного интеллекта на исследования в океане неразгаданных тайн человеческой психики. Эти выдающиеся ученые, изучая человека, описали длинный ряд ясных и не слишком ясных до конца механизмов сложнейших ответных реакций психики на сигналы внешнего мира и многое другое в природе человека. Многое в их теориях подвергалось критике, но выстояло и перед противоречиями и перед самым строгим судьей временем. И все-таки, несмотря на всю интеллектуальную суммарную мощь умов родоначальников современной психологии, одна крупная научная задача, как бы оставалась в стороне.

Ученые как будто отдали ее на откуп фантастам. Неужели они спасовали перед ней или другие задачи, вытеснили то, что мало имеет или не имеет практического смысла? Психология - это наука в отличие от абстрактной математики, постоянно требует выхода на реальность и предсказания в поведении человека. Абстракции, без которых математика превращается в мертворожденного ребенка, психологию не интересует. Психология - это сама жизнь, поэтому если придумать абстрактную задачу, оторванную от жизни, то заинтересовать она может неудовлетворенных прозой жизни фантастов. Пусть они дадут свободу своей фантазии, а она подскажет им, что произойдет с человеком, если лишить его большей части внутреннего мира, оставляя в нем лишь небольшой осколок.

В физике есть совершенно точное определение понятия вакуума. Вакуум создать трудно, нужна соответствующая аппаратура, чтобы откачать воздух из замкнутой физической системы. Но вакуум необходим для изучения ряда физических явлений и немало значительных открытий в физике было сделано, благодаря изучению взаимодействия тел в вакууме. Иное дело - чрезмерно уязвимая душа человека. Как может в душе человека возникнуть внутренний вакуум, если внешние информационные сигналы безостановочно бомбардируют психику человека? И так же, как почки на ветках весной радуются приливу солнечных лучей, как зенитки трассирующим огнем отвечают атакам с воздуха бомбардировщиков противника и душа человека чутко реагирует нашествию на него внешней информации.

А что произойдет с человеком, если его сделать узником пустоты, где одиночество беспредельно и опасно для рассудка, в нем не найти и проблеска пограничной полосы, за которой существует насыщенный жизнью мир, со всей его повседневностью, счастьем и несчастьем, борьбой, драмами и трагедиями? Разрушительно ли воздействие на человека информационного вакуума? Если изоляция разрушительна для психики, то разрушительна она до какой степени? Что произойдет с человеком, если из его окружения насильственно изъять поток внешних информационных сигналов, который до момента изъятия неизменно был составной частью человеческого сознания? Именно эта чисто теоретическая, чисто абстрактная психологическая задача в реальности не имеет никакого смысла. Зато, какой простор для воображения и фантазии писателя, да еще склонного к соперничеству с учеными в решении этой сложнейшей теоретической задачи. Что могло помочь. В сознании автора этой книги выплыл неожиданно метод Сократа, которым он владел. "Я знаю, что ничего не знаю, но они не знают даже этого, - говорил Сократ на площади Афин и добавлял, - ничего сврх меры".

Когда гениальность пересекается с пророчеством, тогда этот союз иррациональных сил поражает неизмеримо больше, чем каждый дар в отдельности. Стефан Цвейг, написав в конце жизни до предела сжатый образ психической пытки информационным голодом, более чем на семь десятков лет проник как мистический пророк в область актуальнейшей проблемы перенасыщенного информацией ХХI века. Феномен информационной изоляции и всех связанных с ней мотивов поведения человека в современном обществе, где информационный шум (пиар) проникает в любую щель человеческого сознания и уже пытается управлять поведением человека, затрагивая более глубокие слои его личности, чем сознание – до сих пор еще мало изучен наукой. Но философскую суть этого феномена, по-видимому, впервые описал средствами художника Цвейг в его «Шахматной новелле».

Изоляция человека за стеной камеры психической пытки – это только малая часть общего феномена этого явления. Однажды наш выдающийся современник философ, логик и социолог Александр Зиновьев в одном из своих интервью сказал об этой проблеме, всего лишь два слова: «Тебя нет». И эти два слова как снайперский выстрел попадают в самую сердцевину проблемы своеобразной изоляции художника, ученого, писателя и вообще любого творческого человека в ХХI веке. Из истории науки можно вспомнить пример, который характеризует ситуацию научных споров прошлого. В ХVII веке, когда создавалась одна из основ всей математики – теория дифференциального и интегрального исчисления – весь цвет математического ума (включая превосходящих все остальные умы двух великолепных математических гениев Ньютона и Лейбница) храбро сходился в открытых битвах между собой в вопросах о том, что есть бесконечно малые величины и можно ли делить их друг на друга, когда каждая почти что ноль и пытался поразить друг друга в уязвимые места их теорий на станицах научных журналов и книг. Но ученые конца ХХ и начала ХХI вв. избрали другую более действенную тактику борьбы между собой, избегая открытых интеллектуальных сражений. И тут мы невольно вспоминаем слова величайшего пророка человечества И. В. Гете, который вложил в уста знатока человеческой природы Мефистофеля этот тактический прием научной борьбы, предвосхищая знаменитый афоризм А. Зиновьева:

Узнал Ученого ответ,

Что не по вас, того и нет.

Что не попало в ваши руки,

Противно истинам науки.

Чего ученый счесть не мог,

То заблужденье и подлог...

(перевод Бориса Пастернака)

Так, от поэтических строк Гете через философскую новеллу Цвейга к кратчайшему афоризму Александра Зиновьева протянулась философская линия экзистенциальной сущности феномена изоляции творческой личности – от средневековья (эпоха Фауста) – через короткое время эпохи зарождения тоталитаризма (последние годы жизни Цвейга) – к перенасыщенному информацией современному обществу XXI века.

Информационный вакуум и его разрушительное действие

на психику человека

ХХ век вошел в историю восстанием массового сознания, не выходящего за пределы области, где опорами личности человека, как писал Хосе Ортега, стали беспрепятственный рост жизненных запросов и безудержная экспансия собственной натуры и, во-вторых, врожденная неблагодарность ко всему, что сумело облегчить ему жизнь. «Обе черты, - продолжает философ, - рисуют весьма знакомый душевный склад – избалованного ребенка…И в общем можно уверенно прилагать их (к чертам личности. прим. автора) к массовой душе - как оси координат» (6, с.319).

Идеалы массового человека приземлены, его бунт не поднимается выше бунта поссорившихся в семье супругов. Массовое сознание в первую очередь отличается от индивидуального сознания его неимоверной подверженностью к воздействию могучего потока внешней информации. Мы живем в современном мире, где информационная ось нанизывает на себя все проявления человеческого существования. Всё поглощающие и во всё проникающие потоки информации не дают опомниться и сосредоточиться человеку на своем внутреннем духовном мире.

Внешняя информация может быть привычная, новая, экстремальная, какая угодно, но ее поток непрерывен и неиссякаем. В физике множество открытий было сделано, когда ученые и изобретатели изучали поведение тел и физических процессов в вакууме, но поместить живого человека в информационный вакуум еще не догадался никто. Без воздуха человек погибает мгновенно, без воды - через двое-трое суток, без пищи человек может прожить намного дольше. Но сколько человек может прожить, не потеряв рассудок, без поступающей к нему извне информации? Этого не знает никто, по той причине, что изолировать от любой информации живого человека крайне трудно. Даже в одиночных тюремных камерах люди живут долго. Средневековая история знает примеры страшных заточений в подвалах каменных мешков, куда и свет не мог проникнуть. Несчастные погибали от страданий и лишений, но прежде всего от недостатка внешней информации.

В одном из разделов книги Е.Синицына, О.Синицыной «Структурно-осевой синтез, основы общей теории плавающих психологических типов» есть раздел, посвященный анализу романизированной биографии шотландской королевы Марии Стюарт, написанной Стефаном Цвейгом (15). Найдя многочисленные примеры сходства художественного метода Цвейга и принципов структурно-осевого синтеза, можно подойти к необычному способу доказательства предчувствия Цвейга о новом направлении в психологической науке, возникшем в начале ХХI века. Наиболее рельефно это предчувствие воплотилось в "Шахматной новелле". Начнем с того, что знаменитый писатель в художественном тексте ставит и достаточно четко формулирует одну из сложнейших проблем психологии, которая при жизни писателя не была решена в рамках известных теорий личности. Если в реальности неосуществим уникальный эксперимент над душой человека, то можно ли придумать такой эксперимент, используя неограниченные возможности художественного слова, чтобы показать, как ведет себя человек в ситуации, где исчезает смысл всякого действия.

Не будет открытием для специалистов, изучающих творчество австрийского знаменитого писателя, поэта и драматурга Цвейга, если мы скажем, что иррациональность, неподвластная рассудку, необычность, балансирование человека на грани потери рассудка, неразрешимая загадочность человеческого поведения на протяжении всей творческой жизни стимулировали художественное творчество Стефана Цвейга.

В сотнях тысяч романов, рассказов, драм и трагедий сюжеты, композиции, фабулы и комбинации любовных треугольников повторяются бесчисленное число раз, прозаичностью и привычной реальностью, заключенной в них, они с трудом завлекают читателя отсутствием фантастической и безрассудной дерзости поведения человека. Если бесконечно выдумывать, уходя от жизни, легко скатиться к банальности, но всё же, соперничество сюжетов всегда вдохновляет мысль, хотя и она - мысль, и воображение ею подстегнутое, а вкупе с ними фантазия, не беспредельны. Но Цвейг нашел неповторимый сюжет и в своем роде такое сочетание реальности и фантазии, такую траекторию развития событий, и такую далекую от обыденности канву новеллы, что захваченному детективной линией сюжета читателю остается только лихорадочно перелистовать страницы новеллы. Спасение от повторения было в том, что сильнейшее воображение Цвейга, комбинация его мысли и идей увлекали писателя до такой степени, что незаурядная интуиция и его гений, в конце концов, подсказали ему место, где искать литературный клад, образно говоря, подсказали координаты, где он был зарыт. Но об этом расскажем дальше - о редчайшей истории шахматного сражения феноменального чемпиона мира, представляющего неповторимый тип мономана, с гениальным незнакомцем в мире шахматного искусства игры, где каждый талант наперечет. И в этой вымышленной истории, так похожей и непохожей на правду, обнаружился такой неиссякаемый клад теоретических психологических проблем, раскрытых и нераскрытых психологических истин, что трудно удержаться от восклицания, что этот клад оказался поистине несметным.

Нам бы хотелось, чтобы читатели внезапно открыли крышку сундука, в котором их взор сразу поразили бы сверкающие сокровища, скрытые в «Шахматной новелле» Цвейга. Однако всё то, что блестит и сверкает на поверхности, вовсе не говорит о том, что лежит на глубине. Драгоценная истина укрылась на дне, где не властвуют поверхностные переживания, далеко не безропотно подчиняясь импульсам, формирующимся в бездне человеческой души. Образно выражаясь и сопоставив бесчисленное количество психологических фактов, мы без тени сомнения, утверждаем, что Цвейг в «Шахматной новелле», предсказав в общих чертах осевую психологию, хотя бы и в частичном её объеме, коснулся всё же многого. С щедростью гения Цвейг оставил будущим исследователям длинный ряд заманчивых научных задач, пусть небольшой, но ряд по-прежнему нераскрытых истин, психических механизмов, которые из глубин, неподвластных сознанию человека, управляют его поведением и внутренним миром.

Но особенно поражает в произведениях Цвейга его предчувствие идей структурно-осевого подхода, в художественных психологических портретах персонажей присутствуют элементы этого подхода к структуре личности. Причина, по которой Цвейг поставил уникальный психологический и почти реальный эксперимент, нам неизвестна, но без тени сомнения, этот великолепный художник слова и тончайший психолог человеческой натуры, давно намеривался прикоснуться к нераскрытой маститыми учеными тайне информационного голода, чувствуя это на уровне инстинкта гения. Отважно как романтичный искатель неизведанного знаменитый австрийский писатель решил заглянуть в Маракотову бездну океана человеческой души, где не бывали ни Фрейд, ни его великий соперник Юнг. Изоляция, одиночество, страх пустоты в широком смысле этих понятий были проблемами самого Цвейга. А то, что обостренно касается самого себя, то в первую очередь требует излиться в любом виде творчества. В далекой Бразилии Цвейг покончил жизнь самоубийством на гребне мировой славы, когда в холодную зиму под Москвой шла самая ожесточенная битва Второй мировой войны. Знаменитый писатель не выдержал кораблекрушения и падения в нравственную пропасть гитлеровской Германии.

Проблема информационного вакуума могла остаться голой, поскольку ее решения в мире науки не было, и потому не было русла с полноводной рекой фактов, теоретических предпосылок, не существовало и плота, плывущего по течению хотя бы частично известных истин. Но композиция новеллы и ее сюжет уже родились, благодаря которым мастер сумел постоянно держать читателя в высочайшем напряжении духа, не только благодаря богатству своего изысканного, художественного языка, но также благодаря своему виртуозному искусству искателя загадок иррациональности в истоках человеческого поведения.

Если уж открывать карты, то одну, за другой. Как художник Цвейг не только вышел на непознанную сущность этой проблемы, но что особенно удивительно, он начал ее штурмовать, причем художественные методы штурма писателя были так продуктивны, что даже ученому, использующему отлаженный аппарат абстракций, было бы трудно состязаться с ним, потому что круг критиков научных теорий слишком мал, по сравнению с морем читателей и океаном их взглядов. В науке принято начинать с постановки задачи, однако она у Цвейга отсутствует, но это отсутствие четкой формулировки задачи частично исчезает, когда вся новелла прочитана до конца. И тогда по закону жанра напряжение у читателя спадает, поскольку, будто по законам детектива читателю наконец-то ясны различные мотивы и действия героев и вымышленность всего сюжета. Но гениальность в том и состоит, что ясность это лишь каркас неясности и бездонности. Кажущаяся простота неизбежности поведения главного героя скрывает основные философские линии новеллы, и потому бросив взгляд на противоречивую сущность всего, что произошло с героями новеллы, мы испытываем чувство растерянности перед так и не раскрытой до конца проблемой пытки одиночеством и всплеском фантастических возможностей человеческого мозга. Заслуга Цвейга в том, что он, приоткрывая дверь читателям в этот таинственный – с точки зрения науки мир – убедил нас, что еще усилие – и эта проблема должна сдаться перед натиском времени и научных прозрений.

Действие в «Шахматной новелле» стремительно движется вглубь психологического эксперимента. Высокая динамичность развития мысли всегда была одним из главных преимуществ стиля австрийского писателя. Одновременно Цвейг искусно разбрасывает художественные детали по обширному фронту проблемы, благодаря чему писатель порождает не только бесчисленные вопросы, но главное добивается усиления психологического напряжения драмы героя новеллы, стимулируемое неясностью его положения, а также загадочностью и почти детективным поведением персонажей новеллы.

Цвейг вышел, как сказали бы в науке, на фундаментальную проблему информационного вакуума, другими словами информационного голода, который одновременно мы можем рассматривать как вакуум психический. И в эту наполненную трагическим смыслом информационную пустоту он помещает своего главного героя. Сомнений у писателя не было: информационный вакуум для любого человека со здоровой нервной системой, не говоря уже о психически неуравновешенном нервном человеке, есть сверх всякой меры жестокая психическая пытка, выдержать которую заключенному, если он не сверх человек, попавшему в область пустоты, шансов практически нет. И вот эта лишь на первый взгляд лаконичная проблема высшего трагизма предстала перед читателем в знаменитом произведении Цвейга «Шахматная новелла».

«Каждое художественное произведение только тогда достигает самой высокой степени, когда забываешь о его художественном созидании и ощущаешь его существование как несомненную реальность. У Толстого этот возвышенный обман доведен до совершенства. Никогда не осмеливаешься подумать – столь ощутимо, правдиво они нас касаются, – что эти рассказы придуманы, что действующие лица вымышлены. Читая их, кажется, заглядываешь в открытое окно реального мира», – так начинает свою книгу о Толстом Цвейг (16, с. 136). Но разве кто-нибудь нас осудит, если мы отнесем это суждение Цвейга о художественном мастерстве великого русского писателя к нему самому.

Безусловно, сюжет новеллы не был взят Цвейгом из жизни, это от начала до конца драматичный вымысел; не существовал в жизни шахматный чемпион мира югослав Мирко Чентович, кругозор мышления которого был ограничен лишь руслом искусства шахматной игры, так что его мышление можно было бы назвать примитивным. Не было на корабле волею судьбы ставшего гениальным любителем шахматных поединков самого с собой доктора Б., то мягкого и интеллигентного человека, то жесткого противника шахматного мономана Чентовича.

Характеристика, которую Цвейг дает Чентовичу, весьма любопытна по той причине, что мономания в психологии также малоисследованная область и простор ее изучения безграничен. К тому же мономания представляет удобное поле для демонстрации многих идей и принципов структурно-осевого синтеза, когда мышление полностью заужено одной манией. У мономана Чентовича «в ограниченном уме гнездится только одна мысль: уже в течение многих месяцев он не проиграл ни одной партии. И так как он не имеет ни малейшего представления о том, что в мире существуют другие ценности, кроме шахмат и денег, у него есть все основания быть в восторге от собственной персоны» (13, с. 590). Факт за фактом в этом последовательном ряду непрерывных сопоставлений художественного текста и идей структурно-осевой психологии мы получаем подтверждение мысли о том, что в сознании людей присутствуют доминантные оси. Две доминантные оси в сознании у Чентовича образуют основное содержание психического фильтра, две оси его психической системы неизменно довлеют над его поведением. Две ценности – шахматы и деньги создают сферу жизни этого чемпиона мира, как пишет Цвейг, в которой нет ни Рембрандта, ни Бетховена, ни Данте, ни Наполеона.

«Рассказ приятеля, – пишет Цвейг, – разумеется, возбудил мое любопытство. Меня всю жизнь интересовали различные виды мономанов — людей, которыми владеет одна-единственная идея, потому что, чем теснее рамки, которыми ограничивает себя человек, тем больше он в известном смысле приближается к бесконечному» (13, с. 390).

Что имел ввиду Цвейг в данном случае под понятием «бесконечное»? Структурно-осевой синтез помогает нам ответить и на этот вопрос: психическая энергия направляется и скапливается только в одном очаге сознания - в том, который возник благодаря развивающейся навязчивой идее. А если в сознании находятся два ярких очага, то между ними на девяносто процентов из ста начнется борьба за преобладание количества психической энергии. Ни один поток энергии не получит помощь от соперничающего с ним в другом очаге сознания. Вся мощь психических сил направлена на развитие навязчивой идеи, которая быстро превращается в самодовлеющий над всей областью сознания навязчивый образ.

Именно мономаны, беспрерывно углубляясь в свой собственный, ни на что не похожий внутренний мир, могут достигать совершенства и нередко бесконечного совершенства. Безусловно, изюминка «Шахматной новеллы» в уникальности ее сюжета и фабулы, причудливости последовательности действий героев новеллы. Цвейг показал столкновение двух мономанов, один из которых стал им, вследствие ненасытной одержимости и, благодаря собственному невежеству, достиг вершины в одной предельно узкой шахматной сфере. Другой - стал душевно больным мономаном, спасаясь от гибели, найдя приют своим мыслям лишь в шахматной области знаний, которая на первых порах сначала уберегла всю его психику от развивающейся душевной болезни, но потом сама же ввергла его в бездну, где ему каждодневно грозил маниакально-депрессивный психоз и полная потеря рассудка.

Чтобы придать большую жизненность основной идее своего произведения – схватке за шахматной доской двух абсолютно непохожих шахматных гениев Цвейг прибегает к своему излюбленному приему - контрасту и к фону событий, на котором разворачивается шахматный поединок. Шла без суеты обычная повседневная жизнь пассажиров на корабле, ничего не предвещало грозы, люди, занятые прозаическими делами, внезапно ставшие зрителями уникальной внутренне жестокой схватки шахматных гениев. Неподражаем образ азартного бизнесмена, горного инженера Мак Коннора, обладавшего большим состоянием. По детски, кристально прозрачный в своих прямолинейных действиях, этот преуспевающий инженер резко оттеняет, общую драматическую фабулу новеллы. К тому же и корабль, плывший из Нью–Йорка в Аргентину, населенный персонажами новеллы, был придуман Цвейгом, чтобы спокойно бьющиеся о борта корабля безучастные океанские волны усиливали беспощадность сражения на просторной палубе двух человеческих антиподов.

Магнетически завораживает непредсказуемость и таинственность борьбы чемпиона мира Чентовича с незнакомцем в шахматном мире, бывшим заключенным. Воображение рисует картину сюрреалистического художника – снежная остроконечная вершина на горном хребте с небольшой залитой солнечными лучами площадкой, на которой сражаются два воина. В их руках вместо мечей вытянутые в длину шахматные фигуры. А внизу у подножья горы зрители, которые издали бессильны видеть скрытые обманные удары, комбинации атак и хитроумную защиту. Контраст в искусстве нужен всем и композиторам, и художникам кисти, и художникам слова.

Так что же так потрясает читателя в начале сюжета «Шахматной новеллы»? Невероятно, чтобы человек двадцать пять лет не дотрагивался ни до одной пешки, не передвигал на реальной доске ни одной шахматной фигуры, ни разу за более чем два десятка лет, не вглядывался воочию внимательно в позицию и расположение фигур на шахматной доске и в поединке с чемпионом мира делал лучший ход. Фантастично, но чтобы случайный незнакомец, увы, даже не фанатик этой древней игры и даже не любитель, на голову разгромивший чемпиона мира в первой же партии – этот факт далеко за пределами фантастики – упорствуют 95 из 100 пораженных сюжетом читателей «Шахматной новеллы»! И только 5 из 100 эксцентричных читателей с детским восторженным воображением воскликнут противоположное: у вас нет способа доказать обратное! Потому что вряд ли найдется хоть один человек в мире, кто сам пожелает проверить идею Цвейга и испытать подобное тому, что испытал доктор Б.. А что же массовое большинство, оно пожелает ли вступить в дискуссию? Это большинство слишком равнодушно, чтобы поверить в реальность фантастической ситуации и, скорее всего, оно не загорится идей веры в безграничность возможностей мозга. Информационная пустота окружает обычного человека, и он, находясь в душераздирающем отчаянии от страха потерять рассудок, будучи в двух шагах от безумия, сумел выйти на высочайший уровень творчества и мастерства. Причем за предельно короткий срок этот человек овладел гениальным искусством игры в шахматы, не имея в своих руках ничего, кроме 150-ти партий выдающихся шахматистов ХХ века.

Этого не может быть никогда! – уверяет себя и других скептически настроенный читатель. А мы не упорствуем, но ищем аргументы, укрепляющие позицию Цвейга. Когда Сервантес был заключен в средневековую темницу, то впервые у него родился образ полусумасшедшего странствующего рыцаря Дон Кихота. Во время одного из пребываний в темнице (скорее всего, первого), по собственному признанию писателя, в его воображении возник образ человека, сошедшего с ума от чтения рыцарских романов и отправившегося совершать рыцарские подвиги в подражание героям любимых книг. Первоначально это был замысел новеллы. В процессе работы над ней перед автором открылись романные перспективы развития сюжета о Дон-Кихоте.

Известно, что переводчица Гнедич в одиночной тюремной камере, зная на память на английском языке «Дон Жуана» Дж. Байрона, начала писать русский перевод на обрывках листков. А народник Николай Морозов, посаженный в мрачный каземат Шлиссербургской крепости, просидев в ней пару десятков лет, создал в полном одиночестве несколько крупных научных теорий, не общаясь со специалистами в этих областях, хотя книги по его просьбе ему доставляли в камеру тюрьмы. У Н. Морозова не было ни кафедры, ни учеников, ни лекций, ни научной лаборатории. Творческая лаборатория у него была, но только вся она помещалась в его голове. А Лев Гумилев, как сказали бы шахматисты, вслепую продумывал все свои идеи и держал их в своей голове до тех пор, пока не вышел на свободу, а очутившись на свободе, сразу написал множество книг.

Заточенный в 1940 году итальянскими фашистами в камере-одиночке знаменитый итальянский психолог Роберто Ассаджиоли пробыл в камере почти месяц. Анализируя свое пребывания в изоляции, ученый выяснил, что изоляция дала ему уникальный опыт для специальных психодуховных упражнений, которые потом легли в основу его теории психосинтеза. Несколько позже уже в 1943 году Ассаджиоли, скрываясь от режима Муссолини в отдаленных горных деревушках, продолжил свое исследование. Нет сомнения, что изоляция стимулировала ученого двигаться на самые высокие уровни творчества, вынуждая его максимально сосредотачиваться и создавать основы своей теории психосинтеза.

Рентген, чтобы изучить загадочные лучи, фактически, замуровал себя в своей лаборатории на два месяца, изучая в полном одиночестве на своей установке действие электромагнитных волн с малыми значениями длины волны и в результате, сделал открытие лучей, впоследствии названных его именем. Изоляция от внешнего мира суживает восприятие, и если объект в суженном мире, привлекший внимание, стимулирует мощный интерес, то поток психической энергии будет сосредоточен на этом объекте. Аналогичное явление распределения психической энергии можно наблюдать при наличии объекта, который заинтересовал человека, находящегося в ситуации искусственно созданной изоляции от внешнего мира. Это способствует тому, что количество психической энергии, протекающей в сознании в единицу времени к этому объекту интереса возрастает многократно. И тогда упругая структура изучаемого объекта, наподобие сжатой пружины, с большей податливостью раскрывает свою глубину.

Лучший способ проверить фантастичность идеи Цвейга - это поставить опыт на самом себе, какой должен быть опыт: полностью информационный вакуум создать невозможно, но можно постараться максимально изолировать себя от внешнего мира, чтобы достичь максимальной сосредоточенности. Тогда психическая энергия вынуждена будет приливать к тому объекту, образу, который необходимо изучить и познать. Но научная задача должна быть выбрана максимально трудная, например, понять, как протекает творческий процесс у гениев или в чем загадка образа Джоконды Леонардо да Винчи. Если Цвейг прав, то оказавшись в состоянии изоляции, мозг, согласно теории Цвейга, резко усиливает свою работу. Читатель обратите свое внимание на наши книги " Тайна творчества гениев" и "Джоконда - система парадоксов в творчестве Леонардо да Винчи". Обе книги несмотря на относительно небольшое затраченное на их написание время дают достаточно много в свете решения поставленных задач. Поэтому прозрение Цвейга о том, как благотворно может служить сильная изоляция на творческий процесс, представляется вполне реальным.

Можно предположить, что речь идет о незначительных частностях. Но именно детали, связанные между собой со всех сторон внезапно помогают осветить и всю проблему. Изоляция неизбежно таит в себе парадокс. Да она страшна для любого, но в ней физическая несвобода парадоксально дает свободу мысли. И тогда в сознание изредка всплывают никогда неведомые в самом человеке силы.

Кто будет спорить, что читателю понравится оригинальный вымысел, каким бы фантастичным этот вымысел не являлся, если он захватывает напряженным динамическим развитием сюжета, и в нем он видит живых людей, таких знакомых ему в повседневной жизни. Хотя «Шахматная новелла» основана на вымышленном сюжете, но в ней нет ни грамма фантастической вычурности. И в то же время насколько непредсказуемыми кажутся траектории событий, столь неожиданны их крутые повороты. И какими мистическими тайнами окутаны поступки и характеры двух противников Мирко Чентовича и доктора Б.. Оба главных героя «Шахматной новеллы» будто специально скульптурно вылеплены Цвейгом в колоритном контрасте. И каждый этот персонаж неудержимо приближается только к своему психологическому полюсу и оба неизменно психологически и нравственно стремительно удаляются друг от друга.

Спасаясь от пытки пустотой, лишенный возможности получать информацию извне и лишенный свободы выбора информации, человек может превзойти самого себя, достигая фантастически нереальной духовной мощи в реальной повседневной жизни. Никто не знает своих сверхвозможностей и никто не знает пределов тех свершений, на которые способен человек в экстремальных ситуациях. Но реальна ли ситуация, которая словно по выверенной размеченной траектории, словно по лабиринту выводит из смертельного тупика не совсем обычного человека на уровень гениального совершенства.

Эту ситуацию Цвейг жаждал создать, и ему это удалось благодаря исключительно властной силе своего воображения. Проблема глубока и крайне остра. Но неужели нет другой магнетической силы, кроме пытки информационным вакуумом, которая приведет обычного человека в него попавшего, к максимальной нечеловеческой сосредоточенности, присущей лишь гениальному уму?

В столкновении чемпиона мира Чентовича и доктора Б. читатель видит реалистично-фантастическую схватку двух диаметрально непохожих гениальных натур. Давление запрограммированности шахматной живой машины внезапно столкнулась с ослепительными вспышками непредсказуемого озарения. Схватка пианистических гениев нереальна, схватка профессионального поэтического гения с гениальным мономаном-любителем - нереальна также, в науке гений не может быть любителем, следовательно, остается только шахматная область.

Но как создать ситуацию, внешние обстоятельства, чтобы из не умеющего играть в шахматы бывшего в юности всего лишь слабым любителем этой игры - сделать гения? Блестящая фантазия Цвейга превратила невозможное в реальное, и в этой череде действий сошлись в правоте и неправоте строгие законы психологии. Гений любит спонтанную непредсказуемость сюжетных линий, не только потому, что для него так естественны эти признаки творчества, но также потому, что, как бесчисленное число раз показывает опыт законченного литературного произведения и его успех у публики, нет лучшего средства возбуждать у читателя интерес, чем спонтанная детективная архитектура сюжета.

Экстремальными детективными ситуациями насыщены романы, рассказы, кинофильмы. Колоссальное число фильмов построено на входящем в моду в ХХ веке психоанализе. Садисты и мазохисты, низкое и высокое поведение героев, психология их бесстрашных или трусливых поступков отмечаются в этих произведениях с большей, или меньшей мерой таланта. Цвейг жаждет большего. Цвейг не желает соперничать с традицией. Он как художник цветом, полутонами, тенями, трагическими музыкальными аккордами слова, черными и светлыми солнечными красками и тонкими линиями очерчивает и пишет картину отчаянного, наполненного немыслимыми страданиями состояния человека, пленника информационной пустоты. Вводя читателя в душевный мир героя новеллы доктора Б., находившегося на грани и за даже гранью помешательства, Цвейг пишет: «Отдельная комната в отеле – звучит необычайно гуманно, не правда ли? Но поверьте, они вовсе не собираются создавать нам человеческие условия. Вместо того, чтобы загнать нас «видных людей», в ледяные бараки по двадцать человек и комнатушки, они предоставили нам сравнительно теплые номера в отеле, но при этом они руководствовались тонким расчетом. Получить от нас нужные сведения они намерились, не прибегая к обычным избиениям и истязаниям, а применив более утонченную пытку – пытку полной изоляции. Они ничего с нами не делали. Они просто поместили нас в вакуум, в пустоту, хорошо зная, что сильнее всего действует на душу человека одиночество. Полностью изолировав нас от внешнего мира, они ожидали, что внутреннее напряжение скорее, чем холод и плети, заставит нас заговорить.

На первый взгляд комната, в которую меня поместили, не производила неприятного впечатления: в ней были дверь, стол, кровать, кресло, умывальник, зарешеченное окно. Но дверь была заперта днем и ночью; на столе – ни книг, ни газет, ни карандашей, ни бумаги; перед окном – кирпичная стена; мое «я» и мое тело находились в пустоте. У меня отобрали все: часы – чтобы я не знал времени; карандаш – чтобы я не мог писать, перочинный нож – чтобы я не мог вскрыть вены; даже невинное утешение – сигареты были отняты у меня. Единственным человеческим существом, которое я мог видеть, был тюремный надзиратель, но ему запрещалось разговаривать со мной и отвечать на мои вопросы. Я не видел человеческих лиц, не слышал человеческих голосов, с утра и до ночи, и с ночи и до утра, я не имел никакой пищи для глаз, для слуха и для остальных моих чувств. Я был наедине с самим собой и с немногими неодушевленными предметами – столом, кроватью, окном, умывальником. Я был один, как водолаз в батисфере, погруженный в черный океан безмолвия и притом смутно сознающий, что спасительный канат оборван и что его никогда не извлекут из этой безмолвной глубины.

Я ничего не делал, ничего не слышал, ничего не видел. Особенно по ночам. Это была пустота без времени и пространства. Можно было ходить из угла в угол, и за тобой всё время следовали твои мысли. Туда и обратно, туда и обратно… Но даже мыслям нужна какая-то точка опоры, иначе он начнут бессмысленно вокруг кружиться самих себя: они то же не выносят пустоты» (13. с. 609).

Перед нами стоит нелегкая цель. Мы стремимся убедить искренне сомневающегося читателя в уникальной - больше чем на полвека вперед - научной прозорливости Цвейга. Поэтому в кульминационный момент художественного описания Цвейгом потока образов, рисующих картину удушающего человеческую психику мертвого информационного вакуума, выставляем точку опоры в доказательстве.

Писатель ясно говорит, никакой ум не выдержит психическую пытку – пытку отсутствием молекул живительной новизны. Человек рано или поздно начнет задыхаться, его страдания станут так сильны, что он обречен или сойти с ума, или выполнять волю своих мучителей, придумавших пытку психическим вакуумом. Насколько безотказно действует это острое орудие пытки, далеко за истиной ходить не надо, потому что даже «мыслям нужна какая-то точка опоры», – утверждает Цвейг. А опоры нет, нет и нет! Мозг сжимается, пытаясь сохранить хоть каплю своей способности мыслить, а опоры всё нет, нет и нет, впереди только пустыня и жажда с каждой минутой лишающаяся сил терпеть самое себя.

Эту мысль как будто знает любой, но Цвейг к ней мастерски подвел читателя. И, казалось бы, отточенная мысль в определенном контексте звучит как пронзительный, мелодичный, страдающий от безысходности, напряженный звук скрипки. Естественная метафора Цвейга, что даже «мыслям нужна какая-то точка опоры» самым ясным образом объясняет опорный элемент теории структурно-осевого синтеза, к тому же писатель с непревзойденным мастерством сосредоточивает читателя на своей идее о сути душераздирающего психического и физического одиночества. Если в сознании нет даже слабо насыщенного энергией информационного очага, то мышление как один из факторов развития сознания бездействует и задыхается, так как отсутствует то от чего можно оттолкнуться. Так гласит один из основных принципов теории структурно-осевого синтеза – без исходной информационно-смысловой структуры не существует познания. Однако если такой очаг появится, то тотчас же недогруженное и обесточенное мышление интенсивно начинает наполняться потенциально неизрасходованной энергией, которая неминуемо поймает момент времени, точку отсчета перехода потенциальной энергии в кинетическую энергию движения мысли и развития структуры. И убийственный вакуум начнет уменьшаться в размерах.

Активная Мысль всегда была мощным орудием наступления и немало оборонительных редутов она сокрушила. Но для этого нужен источник. Об этом как будто бы хорошо осведомлены мучители доктора Б.. Вакуум должен быть полным, ни одной лишней ненужной следователям молекулы информации. Информация есть только та, которую доктору Б. дают на допросах гитлеровские следователи.

Однако Цвейгу не дает покоя неразрешимость этой задачи. И он фантазирует на уровне вполне реальной обстановки, в которую попадает его герой. Гениальность мастера в том и состоит, чтобы не было заметно даже шва, где фантастика и реальность сшиты вместе. Излюбленный литературный прием этого австрийского писателя. Человек, перенесший информационный вакуум, рассказывает своему сочувствующему собеседнику о своих ужасающих страданиях:

«Тут только я полностью осознал, с какой дьявольской изобретательностью, с каким убийственным знанием человеческой психологии была придумана эта система тюремной одиночки в отеле. В концентрационном лагере, наверное, пришлось бы возить на тачке камни, стирая руки до кровавых мозолей, пока не закоченеют ноги, жить в вонючей и холодной каморке с двумя десятками таких же несчастных. Но ведь там вокруг были бы человеческие лица, пространство, тачка, деревья, звезды, там было бы на чем остановить взгляд… Здесь же вокруг никогда ничего не менялось, всё оставалось до умопомрачения неизменным, ничего не менялось в моих мыслях, в моих навязчивых идеях и болезненных расчетах. Этого они и добивались: они хотели, чтобы мысли душили меня, душили до тех пор, пока я не начну задыхаться. Тогда у меня не будет иного выхода, как сдаться и наконец, признать, признать всё, что им нужно, и выдать людей и документы.

Постепенно я стал чувствовать, что под страшным давлением пустоты нервы мои начали сдавать. Понимая, как это опасно, я изо всех сил напрягал волю и, чтобы окончательно не потерять контроль над собой, старался хоть чем-нибудь заняться. Я декламировал стихи, пытался восстановить в памяти всё, что когда-то знал наизусть, – народные песни, стишки детских лет, Гомера, которого мы учили в гимназии, потом я стал решать арифметические задачки, складывал и делил в уме всевозможные числа, но в пустоте моему сознанию не за что было уцепиться.. Я уже не мог ни на чем сосредоточиться. В мозгу возникала одна и та же мысль и стремительно начинала работать. Что они знают? Что я сказал вчера, что я должен сказать в следующий раз» (13, с. 611).

С какой целью следователи гестапо придумали такой изощренный способ психических пыток? Цвейг в нескольких фразах обозначает свою идею - пытка информационным вакуумом имеет целью сформировать в сознании узника выгодный его мучителям навязчивый образ и добиться минимальной сопротивляемости воли своего пленника. Как только в сознании заключенного рождается стойкий навязчивый образ, связанный с допросами и заполненный вопросами следователей, собственными ответами, страхом сделать ошибку, возбужденный мозг перестает адекватно переносить информационную ситуацию вопросов и ответов и их логическую связь. Исчезает критичность и четкость мышления. Психическая энергия интенсивными потоками перенасыщает этот образ, вследствие чего мысли мечутся, хаотически нагромождаясь друг на друга, и в результате этого нагромождения у человека теряются потенциальные возможности рассудка управлять и контролировать свое сознание. В этом грозная сила навязчивого образа. Пленник бессилен проявлять духовную стойкость и строить логичные рассуждения и отыскивать противоречия. Такой изощренной психической пыткой заключенного в информационный вакуум человека палачи подготавливают к исключительно высокой податливости, когда у человека исчезает человеческое, и он становится подобен дрессированному животному, которое подчиняется любому жесту дрессировщика.

«Это состояние, – продолжает рассказчик, – передать которое невозможно, длилось четыре месяца. Четыре месяца — это легко написать, всего двенадцать букв; легко и сказать — всего несколько слогов; губы вымолвят в четверть секунды эти звуки: четыре месяца! Но кто сможет охватить и измерить, как бесконечно долго тянулось это время вне времени и пространства? Этого не расскажешь, и не опишешь, и никому не объяснишь, как губит и разрушает человека одиночество, когда вокруг одна пустота, пустота и всё тот же стол, и кровать, и умывальник, и обои, и молчание, и всё тот же служитель, который, не поднимая глаз, просовывает в дверь еду, все те же мысли, которые по ночам преследуют тебя до тех пор, пока не начинаешь терять рассудок» (13, с. 612).

Перед нами страшная картина психологического эксперимента над человеком с ясным исходом для истязателей доктора Б.. Информационный, психический вакуум действует не хуже гильотины с той лишь разницей, что оставляя целой голову приговоренного к казни, он лишает ее главного в ней – возможности мозга работать. Рассказчик продолжает:

«По некоторым мелким признакам я с ужасом понял, что мозг мой перестает действовать нормально. Вначале я приходил на допросы с совершенно ясной головой. Я давал показания спокойно и осторожно и отчетливо сознавал, что я должен говорить и чего не должен. Теперь же всё, что я мог,— это, запинаясь, связывать простейшие фразы, потому что глаза мои неотступно следили за пером, которое летело по бумаге, записывая показания, и мне самому хотелось нестись вдогонку за моими собственными словами» (13, с. 612).

В этом фрагменте Цвейг искусно подводит читателя к сущности психологической модели. Как ледяной айсберг основная часть которого всегда скрыта под водой, и потому несущая наибольшую опасность кораблям, так и психологическая картина многослойных психических переживаний человека в условиях информационного голода не может быть сразу ясна, вследствие своей скрытой бессознательной части, которая погружена на глубину психической структуры личности. В нашем воображении возникает образ расстановки двух сил. Эта расстановка сил и есть подводная часть айсберга. Первая сила: гестаповцы с их изощренными, до предела отточенными методами стремятся взять в плен и, фактически, себе в союзники мозг заключенного, всё больше побуждая его к разрушению своей главной функции - умению ясно мыслить и, следовательно, к хаосу. На фоне хаотической мыслительной работы сознания, появляется небольшой участок, занятый навязчивым образом, за пределом которого не возникает даже незначительных мыслей, кроме ранее заданных и потенциально возможных вопросов следователей при следующих допросах и безуспешных ответов на них. Вторая психотерапевтическая на этот раз созидательная сила появляется позже, когда беспрерывным атакам первой силы противопоставлен дух творчества. И борьба идет за то, кто кого сумеет поставить на колени. Так мозг становится ареной безжалостной гладиаторской борьбы с самим собой.

В руках у нас бесценный научный факт. Все механизмы деятельности автономного психонейрофизиологического функционального комплекса личности почти разрушены, человек, находящийся определенное время в информационном вакууме, перестает контролировать свои мысли, а вслед за ними свои поступки. Нарушаются привычные процессы восприятия информации. Все четыре психические функции: мышление, интуиция, ощущение и чувства не получают четкого распределения психической энергии по степени их иерархии. Как только архаические психические функции выходят на поверхность сознания, целенаправленная деятельность сознания становится хаотической.

«Я чувствовал, что перестаю владеть собой, – продолжает рассказчик, – «Я понимал, что приближается момент, когда для своего спасения я расскажу всё, что знаю, а может быть, и больше. Для того, чтобы вырваться из этой удушающей пустоты, я предам двенадцать человек, выдам их тайны, выдам без всякой выгоды для себя, получив, может быть, только короткую передышку» (13, с. 612).

Разразился кризис - верхняя точка душевной болезни узника камеры психических пыток. При подобном кризисе человек находится на вершине, а дальше следует падение в бездну потери рассудка и остатков воли, балансировать становится всё труднее, человек уже не контролирует свое сознание, а оно не контролирует мышление и поведение, превращая этого человека в подопытное существо. Уже нет ни сомнений, ни упорства, ни цели. Все блоки психической системы пленника гестаповцев оказались практически разрушенными вследствие полной изоляции доктора Б. от внешнего мира. Специально оставленное гестаповцами своему узнику небольшое окно во внешний мир, где нет ничего кроме издевательств и нацистских следователей, которые своими допросами добились желаемого, довели нервную систему заключенного до чрезмерного и почти непосильного для него напряжения. Это привело к скоплению психической энергии в области навязчивого образа в сознании, разрушающего психику и ее сопротивляемость. Все мысли заключенного вращались вокруг одного и того же навязчивого вопроса, непрерывно мучившего его – что сказать и как не выдать секретную информацию и своих товарищей. В конце концов, выдержка изменила узнику, его нервы сдали и состояние дошло до последнего предела: «Однажды вечером дошло до того, что, когда тюремный надзиратель принес мне еду, меня охватил такой приступ отчаяния, что я вдруг закричал ему вслед:

— Отведите меня к следователю! Я хочу во всём признаться! Я скажу им, где находятся бумаги и деньги! Я всё скажу им! Всё!

Но, к счастью, он уже не слышал меня или не хотел слышать», - рассказывал на корабле свою трагическую историю доктор Б. (13, с. 611).

Наступил переломный момент битвы между стойкостью духа пленника и просчитанной, и дававшей неизменно эффект в прошлом технологией, направленной на окончательное уничтожение воли доктора Б. следователями гестапо. Измученный информационным голодом мозг пленника, становясь беспомощным, переходит в стан противников. Гестаповцы, неуклонно проводя свою линию и, используя своего незримого союзника - время, в конце концов, надломили волю своего пленника. Заключенный был обречен. Время ежеминутно непрерывно работало на победителей. Время не имеет против себя серьезных противников, против него бессильна даже людская злоба, зависть и ложь. Время течет неумолимо. И кто берет его в свои союзники, тот выигрывает все сражения. На этот раз точный расчет следователей на временной фактор, почти оправдался.

Задаем вопрос почему? Тривиального ответа нет. К этой проблеме необходимо подойти с позиции всей нормальной и аномальной деятельности автономного психонейрофизиологического функционального комплекса личности. Но об этом позже.

2 Абсурдность информационного вакуума

3 Модель идеальной психологической ситуации в условиях информационного вакуума. Ч.1

4 Художественный образ деятельности автономного психонейрофизиологического комплекса личности доктора Б.

5 Борьба двух навязчивых образов в сознании узника пустоты

6 Три научные гипотезы, объясняющие возможную реальность событий, описанных в «Шахматной новелле»