Соперничество асов, о котором заговорили после войны

Е. Синицын

Александр Покрышкин - гений воздушной войны. Психология героизма (фрагменты из книги)

Соперничество асов, о котором заговорили после войны

Покрышкин не давал себе передышки и постоянно тренировал свои автоматизированные навыки и спонтанные реакции поведения в структурном многообразии приёмов группового воздушного боя. В универсализме Покрышкин, по-видимому, превосходил других лётчиков-асов своего времени, в том числе и знаменитого немецкого аса Эриха Хартмана, которого в последнее время отечественные историки авиации и лётчики-истребители ветераны Отечественной войны часто сравнивают с Покрышкиным. Хартман сам откровенно признавался, что он не любит ввязываться с русскими в маневренный бой. Между двумя прославленными асами, после их смерти в литературе и среди специалистов идет открытое и скрытое соперничество. Из различных источников мы черпаем любопытные факты мастерства немецкого лётчика-истребителя Хартмана, но даже эти немногочисленные факты нам позволяют увидеть достаточно ясную картину боевой деятельности Хартмана, которого в Германии и не только в Германии, считают лучшим асом Второй Мировой войны.

Очень многое в имеющихся сведениях говорит нам о том, что подход к воздушным боям у Покрышкина и Хартмана был различным. Хартман профессиональный уникальный охотник за самолётами противника в небе, стремился уничтожать истребители. Он подкарауливал в воздушном пространстве самолёты противника. В эскадрильи, в четвёрке или звене опытным глазом аса Хартман сразу отличал манёвры и полётменее опытного, слабого, менее профессионального и потому менее уверенного в своем мастерстве русского лётчика. Бросаясь неожиданно на него с высоты со стороны солнца, сбивал того, кто ещё не научился давать отпор. Это похоже на охоту львиц на стадо антилоп. Хищники ищут свои жертвы не среди сильных животных, а, повинуясь инстинкту, догоняют и бросаются на слабых. Среди немецких охотников даже существовало правило – отбивать одного от группы и затем уничтожать. Это называлось тактическим приемом «выхватывание».

Как и у многих немецких асов, имевших цель сбить как можно больше самолётов противника, Хартман неизменно стремился увеличить личный счет сбитых самолётов. Его одержимость увеличить личный счет сбитых самолётов, постепенно у него стала навязчивой идеей. Это была идея открытого индивидуализма, поощряемая Герингом и даже Гитлером, идея охоты за самолётами противника, в которой бы проявлялась яркая индивидуальность высших немецких асов. Хартман, поглощенный мыслью превзойти не только своих русских противников, соперничал и с немецкими знаменитыми лётчиками - Г. Баркхорном, В. Крупинским, Г. Раллем, В. Новотны, Г. Липфертом и другими. Мы видим типичный реальный пример неумолимого и неукротимого инстинкта стремления к превосходству у немецкого лётчика. Жажда превосходства насыщала энергией всех лётчиков-истребителей, борющихся в небе войны. Соперничали с врагом, соперничали друг с другом. Но оттенки этого соперничества у советских лётчиков отличались освободительным характером войны и, прежде всего, наличием боевой задачи.

Читая высказывание Хартмана, анализируя методы и тактику Покрышкина истребительной авиации, мы видим, что они воевали как будто в разных сферах воздушной войны, настолько непохожи были их цели, их тактические установки, их ценности и взгляды на философию воздушных сражений. Нам нетрудно обратить внимание на одну важнейшую деталь в достижении столь громкого успеха Хартманом в его уникальном личном счёте сбитых самолетов. Чтобы сбить астрономическое количество самолётов, какое удалось Хартману, ему нужно было превратить этот процесс в своеобразный конвейер с его неизбежными однотипными операциями. Занять выгодную позицию со стороны солнца, иметь большой обзор, знать воздушные пути советских самолётов, летящих на задание и возвращающихся с них, определить слабейшего у противника, спикировать на него, сблизившись до минимально возможного расстояния и огневым ударом из пулемётов и пушек поразить цель. И тотчас же не ввязываясь в бой, уйти на высоту, и снова отыскав в небе слабейшего поразить его тем же приемом. «С земли нам сообщали по радио координаты врага, которые мы наносили на свои карты. Поэтому мы могли вести поиск в нужном направлении и выбирать для своих атак наилучшую высоту», – признавался лучший немецкий ас. Хартман как будто чувствовал, какая слава к нему придёт и при жизни, и после смерти, если он собьёт больше других лётчиков-истребителей самолетов противника. И к этой славе, к превосходству над другими только по столь узкому, но столь высоко ценимому в мире лётчиков критерию боевой славы, Хартман большей частью стремился, отбрасывая прочь всё остальное, к чему прикасалась война.

Безусловно, разнообразие манёвров и ситуаций в небе в воздушных битвах побуждало Хартмана к разнообразию тактических боевых действий. Но в целом, чтобы поставить на конвейер поражение самолётов противника, нужно до предела отточить однотипную последовательность манёвров и найти однотипные ситуации, которые быстрее всего ведут к цели. Хартман буквально создал для себя чёткую почти однолинейную, технологичную, с существенной долей рационализма схему уничтожения самолётов противника. Крайне важно понять какова была тактическая структура атакующих действий, их опор, которые принесли Хартману всемирную славу. Образ атак Хартман своеобразен, отличается оригинальным явно выраженным стилем. Нередко Хартман предпочитал эффективную атаку снизу, потому что на фоне белого облачного неба можно было намного легче обнаружить самолеты противника издалека. Когда пилот видит своего врага первым, то это уже половина победы, утверждал Хартман. У Хартмана была чётко выверенная почти алгоритмическая, логическая последовательность решений.

Принятие решения было вторым этапом тактики нападения на вражеский самолёт. Немецкий ас неоднократно говорил: «Когда противник перед тобой, необходимо решить, атаковать ли его сразу или же подождать более благоприятного момента. А можно было сменить позицию или вовсе отказаться от атаки. Главное – держать себя под контролем. Не нужно тотчас, забыв обо всем, бросаться в бой. Подожди, осмотрись, используй все выгоды своего положения».

Часто Хартман рассуждал так. Например, если тебе приходится атаковать противника против солнца, а ты не набрал достаточной высоты, и, кроме того, вражеский самолет летит среди рваных облаков, держи его в поле зрения. Тем временем, готовясь к атаке «охотник» должен изменить свою позицию относительно солнца, поднимаясь повыше над облаками или, если надо, пикируя, чтобы в ущерб высоте достичь преимущества в скорости. Затем атаковать. «Хорошо, если тебе попадется малоопытный или зазевавшийся пилот. Обычно это нетрудно определить. Сбив его – а это нужно сделать обязательно, – ты тем самым ослабишь моральный дух противника. Самое важное - уничтожить вражеский самолет», – рекомендовал Хартман.

Хартман предупреждал, что необходимо отказываться от атаки, если бомбардировщики противника летят бомбить немецкие позиции, а русские истребители прикрытия заметили истребитель Хартмана и не дают ему шанса для внезапной атаки. В этом случае Хартман отказывался, как он полагал, от бессмысленного риска. Свою боевую деятельность в небе войны Хартман подчиняет одной предельно выверенной цели: устроить западню на высоте со стороны солнца, найти в группе самолётов противника слабейшего, сбить его и тотчас выйти из поля боя. А поскольку группе прикрытия дан строжайший приказ не гоняться за вражескими истребителями, то Хартман, уносящийся из поля боя мог не бояться, что его будут преследовать.

Однако однолинейная технологичная до предела схема уничтожения самолётов противника Хартманом, отображающая основные тактические принципы «свободной охоты», имеет острое противоречие. Каков бы ни был воздушный ас, ему в редких случаях удастся совершить уникальную комбинацию манёвров, если увеличение личного счета сбитых самолётов он поставил на поток. Красота существует, в том числе, и в военном искусстве. Искусство фехтования, искусство рыцарского поединка, искусство сражения, как бы не печалило наш взгляд поле, залитое кровью и поверженными врагами, оно влечёт своей зрелищностью.

В жизни каждого выдающего полководца есть неповторимые по своей оригинальности сражения, которые вошли в анналы истории. И как бы не были они жестоки и кровопролитны, эти знаменательные сражения изучают до деталей, выделяя красивые обходы флангов врага и заходы в тыл ему конницы.

Возникают неизбежные противоречия между требованием как можно скорее добиться роста счёта сбитых самолётов и красотой комбинации манёвров истребителя, заходящего в зону поражения самолёта противника, в зону завершающего удара по вражескому истребителю или бомбардировщику. Ясно, что схватка в воздухе двух асов не может подчиниться однотипным из боя в бой повторяющимся манёврам. Каждый ас знает излюбленные приёмы и комбинации другого, подобно тому как это бывает в шахматах, когда один соперник досконально стремится изучить стиль другого. Поэтому, нападая на сильнейшего лётчика и ввязываясь с ним в бой, особенно в групповой бой, Хартман рисковал затянуть сражение, поэтому он был не в состоянии одержать быструю победу. К тому же, в случае противоборства равных воздушных бойцов всегда есть вероятность любому лётчику попасть на линию прицела к противнику и быть сбитым. Встреча двух сильных противников дает равные шансы на победу тому и другому.

Даже из краткого анализа соперничества двух асов, мы видим столкновение двух существенно различных тактик и стратегий воздушной войны: одной дифференцированной стратегии придерживался немецкий мастер экстра класса поединков в небе, снайпер-виртуоз в рамках своей рациональной схемы уничтожения самолётов противника, другой стратегии – универсализма – придерживается русский ас. Покрышкин в силу своей разносторонней и творческой натуры вёл воздушные бои принципиально иначе. Асам люфтваффе он противопоставил быстро растущую творческую организованную им самим силу, противодействующую стилю уничтожения неподготовленных слабых лётчиков немецкими асами. Это было одной из ещё недостаточно проанализированных истинных причин, вследствие которой Э. Хартману и возглавляющему 52-ую эскадру люфтваффе асу №2 после Хартмана – Г. Баркхорну, не удалось полностью реализовать своё желание превосходства в небе над Кубанью.

Начиная с весны 1943 года, в голубых воздушных просторах Кубани появился лётчик, творчески понимающий сложную динамически пластичную структуру воздушных сражений, упорно исключающий слабые места в тактике и подготовке советских лётчиков-истребителей. В небе над Кубанью родился феномен иного в советских ВВС творческого острого комбинационного стиля группового воздушного боя.

Впервые над Кубанью открыто столкнулись две философии сражений в воздухе. Каждая сторона делала ставку на своё видение воздушной войны и каждая сторона накапливала энергию для решающих схваток, чтобы в решительном сражении разрядиться ею, как разряжается сверхмощный конденсатор. У немцев превыше всего ценились личные победы асов, для которых воздушные поединки часто представлялись экстремальным видом спорта, свободною охотой за самолётами противника. И под боевой охотничий клич немецких асов «Horrido!» среди белоснежных облаков в небе в сознании асов люфтваффе будто разгоралась не жесточайшая кровавая беспощадная война, а коррида на арене, где тореадорами были немецкие воздушные асы - бароны и аристократы, а быками русские лётчики.

Внезапно для немецких пилотов, русские лётчики-истребители шаг за шагом психологически и в небе начали опровергать эту не пересекающуюся с истиной философию воздушной войны. Столкновение двух целей войны у яростно противоборствующих сил вызвало на свет очевидное для русских лётчиков стремление превзойти люфтваффе, ставя превыше всего командные победы и выполнение долга перед Родиной. Покрышкин говорил, что сбитые немецкие самолёты, которые не будут ему засчитаны на территории врага, пойдут в счёт общей победы. Уже более шести десятков лет мы знаем, какая стратегия навзничь опрокинула немецкую. Эта стратегия не вызревала медленно, словно пшеничный колос, она спонтанно и дерзко, не упрямо презрев традиции, а напротив, оттолкнувшись от них, вышла храбро на просторы небес.

И даже человек, наделенный даром первооткрывателя, испытывает огромные трудности, ожидая, когда его мысль, преодолевая психологические барьеры, внезапно перескакивает от обычных представлений, прочно запечатленных в сознании, в область новых образов и смыслов. Никто ни среди однополчан, ни среди вышестоящих начальников военно-воздушных сил не подозревал, что капитан лётчик-истребитель Покрышкин окажется неординарным теоретиком войны в небе. Лётчик, одержимый поисками оптимальных решений, необходимых в бою, становился не только требовательным к выполнению уже принятых в военном искусстве приёмов, но что не менее важно и крайне сложно в условиях войны – внедрял разработанную им новую тактику.

Смертельно опасная практика воздушного боя должна была показать истинность теоретической мысли и оправданность фантастически смелой и дерзкой идеи вертикальной войны. Вездесущий риск должен был стать прямой дорогой к победе, поэтому всё сходилось к тому, что у Покрышкина не было иного пути как непосредственно самому осуществлять применение своих идей в экстремальных условиях воздушных сражений.

Когда нужна импровизация идей, когда только мысль может из бесчисленного множества вариантов внезапно отыскать верное решение, тогда на сцене появляется союзник – закаленная в боях воля.

В психике героя доминируют сразу многие психические факторы, которые превращают обычного человека в того, кто совершает поступки, на которые большинство людей не способны ни в мирной жизни, ни на войне. Союзником воли оказалось творческое «Я» Покрышкина, в котором собрались вместе в единстве все факторы. Только творческое «Я» имело по сравнению с волей не менее существенную власть над всей психикой героя. И в то же время только воля могла соперничать с творческим побуждением, но это видимое противоречие сплачивало в союз оба этих фактора.

Траектория ищущей мысли Покрышкина неутомимо вела его к иному пониманию смысла общей победы. Личный счёт сбитых самолётов врага только необходимый фрагмент в воздушных сражениях. Целостное понимание победы над врагом, когда она развивается через захват пространства на земле, не может быть осуществлена без включения в общую структуру сражения захвата пространства в воздухе. И групповые бои, и победы в групповых боях, как это понял Покрышкин, психологически существеннее, чем астрономические счета личных побед немецких асов, появляющиеся в результате их высокого профессионализма на охоте за одиночными самолётами противника. Воздушное пространство захватывается в больших групповых сражениях и, начиная с Кубанской битвы, когда в боях участвовали до сотни самолётов, произошёл перелом в битвах крупного масштаба.

Если наземные войска неделимый элемент сражения, то воздушный бой только часть общей структуры. И, как следствие такой стратегии, Покрышкин, думая об общей победе на данном участке сражения, атаковал не отстающего, слабейшего и неопытного лётчика, как часто это делал Хартман, Крупински, Липферт и другие немецкие асы, напротив, Покрышкин мчался на сильнейшего. И повергая сильнейшего Покрышкин, как и его однополчане, выбивал сильных асов, уменьшая мощь люфтваффе. Однажды после штурмовки немецкого танкового скопления в районе Красного Лимана боевой порядок «илов» растянулся, уходя на свой аэродром. Бомбардировщики, успешно выполнив свою задачу, торопились домой, стремясь скорее пролететь опасную зону. Растянутый строй «илов» затруднял паре Покрышкина задачу их прикрытия от настойчивых атак «мессеров». Покрышкин со своим ведомым Науменко, отбивая атаки немецких истребителей, метался вдоль вереницы, уходящих от цели «илов». Боеприпасы были почти на исходе. Атаки «мессеров» стали всё настойчивее и крайне опасны, тогда Покрышкин, повинуясь своему излюбленному правилу, бросать вызов всему, что становится поперек его дороги, принимает единственно правильное решение, уничтожить ведущего как единственно верный способ переломить поединок.

В книге «Познать себя в бою» Покрышкин описывает этот острейший момент схватки: «Определить его в шестерке было несложно. Не обращая внимания на трассы вражеского огня, я бросился на ведущего. Он как раз пристраивался к отставшему штурмовику. Увлеченный атакой, гитлеровский ас не замечал нацеленный на него удар. Огнём в упор по мотору и кабине сбил ведущего и выскользнул из-под трасс «мессершмиттов», бросившихся наперерез. А Ме-109 вспыхнув, упал на землю» (18. с. 203).

Можем ли мы не обратить внимания на такой кричащий контраст, Покрышкин стремится обнаружить в группе вражеских самолётов сильнейшего, а мастер экстра класса по уничтожению самолётов противника ас-охотник Хартман стремится найти и бить слабейшего.

Известно со времён тактики римских полководцев, что паника в сражениях скорее наступает в тех войсках, которые теряют своего предводителя, а поскольку сильнейшим в группе немецких бомбардировщиков или истребителей, как и в советских звеньях и эскадрильях, был ведущий, Покрышкину нужно было обязательно поджечь и сразить ведущего немецкой группы. И Покрышкин, сильно рискуя, в большинстве боёв дерзко врывался в стаю вражеских бомбардировщиков и с близкого расстояния – в самой гуще «юнкерсов» – поражал цель. Иногда русскому асу удавалось поджечь ещё одного или даже два вражеских самолёта, которые напарывались на пулемётную очередь не в силах изменить траекторию полёта. После такой внезапной атаки Покрышкину и его товарищам удавалось полностью разбивать и расстраивать строй тяжелых бомбардировщиков противника. В панике от внезапного соколиного удара они бесцельно сбрасывали бомбы, нередко на свои войска и попросту пускались в бегство.

Хартман же, полный решимости и увлекаемый боевым азартом, буквально одержимый навязчивой идеей, стремился сбивать истребители противника. И на его боевом счету, который был невероятно большим, больше сбитых истребителей противника. Оба аса в двух полюсной системе истребители-бомбардировщики занимали противоположные позиции. У Покрышкина оказалось немного больше сбитых «юнкерсов», чем он сбил истребителей. Чем же было это обусловлено? Различным подходом двух асов воздушной войны к ведению поединков в небе. Война шла, и тогда ещё никто не думал, как развивалось непримиримое кровавое соперничество двух прославленных лётчиков, сначала неявное. Однако поскольку оба стали лидерами в обеих воздушных армиях, командующие противоборствующих сторон вскоре поняли, что сталкиваются не только воздушные армии на уровне эскадрилий, больших групп самолётов, но столкновение идёт также на уровне самых знаменитых асов по всему фронту. Пришло время, когда командующие стали беречь жизнь Покрышкина, его слава на фронте нужна была как символ успеха советских ВВС над лётчиками люфтваффе. Непреложный факт сильнейшего вдохновляющего воздействия лидеров поединков в небе осознали и многие командиры полков и дивизий, командующие воздушных армий и всего военно-воздушного флота и руководитель люфтваффе маршал Геринг. Пример успешных поединков Покрышкина и Хартмана поднимал моральный дух у других лётчиков-истребителей в противоборствующих армиях, побуждая их сражаться с удвоенной силой.