Научные и философские пророчества. Пророчества античной Греции

Е. Синицын, О.Синицына

Тайна творчества гениев (фрагменты из книги)

Научные и философские пророчества

Пророчества античной Греции

В раннюю эпоху, когда властвовало мифологическое сознание, способы, которыми человек пытался ответить на мучившие его вопросы – о первопричине всего сущего, о происхождении космоса, о порядке и справедливости – были выражены, как правило, в причудливой форме сказания или в форме апории, ответ на которую мог дать только мудрец. Но греки сумели взглянуть на природу по-другому, начав изучать сложные явления природы и, попытавшись понять их. Свойственное им богатое воображение, позволило перешагнуть привычный для донаучного мышления взгляд на мир и выработать концепцию Вселенной, ставшую основной для последующих этапов развития европейской философской и научной мысли. Разум они стремились противопоставить узаконенному миропорядку, который предполагал, что всякое определенное знание связано со священным действом, тайной и находится в прямой связи с самим этим миропорядком, и никому не под силу изменить ход вещей, направляемый богами. Поэтому все их открытия, которые выходили за границы этого миропорядка, за границы хода вещей, направляемых богами, становились пророчествами. Крупнейший нидерландский мыслитель ХХ века Йохан Хейзинга в книге «Homo ludens» («Человек играющий») писал о ранних философах: «ранние философы высказываются в тоне пророчества… их проблемы – о первопричине всех вещей, о начале, становлении… это древнейшие космогонические проблемы, с незапамятных времен поставленные в форме загадок и разрешенные в форме мифа. Прямым путем из странных образов мифической космологии вроде пифагорейского представления о 183 мирах, сопрягающихся один с другим в форме равностороннего треугольника, вырастает со временем логическая спекуляция касательно облика Вселенной» (94, с. 137).

Первые попытки дать рациональное объяснение природы предприняли натурфилософы ионийской школы (VI в. до н. э.). Каждый из них (Фалес, Анаксимен, Анаксимандр, Гераклит, Анаксагор) предположил, что первоначало, лежащее в основании Вселенной является природной стихией или субстанцией. Мировой процесс греки были склонны рассматривать в дуализме противоположных начал – космоса (порядка) и хаоса, единого (целого) и множественного (единичного), справедливости и вины и т.д. и то начало, которое брало верх, становилось образом, отправной точкой для будущих рассуждений. Их натурфилософия представляла собой, – писал М. Клайн, – скорее набор «… хитроумных догадок и блестящих интуитивных прозрений, чем результат обширных и тщательно проведенных научных исследований» (40, с.20).

Эпоха Пифагора (жил около 585 – 500 гг. до н. э.) пробудила критико-аналитическое мышление. Натурфилософия пифагорейцев носила ярко выраженный рациональный характер и заложила основы поиска истины в законах построения Вселенной с помощью математики, то есть, по сути, впервые предложила «математизировать» структуру строения Вселенной. Сущность явления, говорили пифагорейцы, выражается через математические свойства и законы. Они поняли это на основании того, что различные в качественном отношении явления обладают одинаковыми математическими свойствами, а значит, именно математические свойства выражают сущность явлений, другими словами, все вещи суть числа. Для пифагорейцев числа не были тем абстрактным выражением, какое они имеют в современной математике, а были точками или частицами. И хотя учение Пифагора о том, что число есть материя и форма Вселенной может показаться странным для современного человека, но именно оно стало отправной точкой в движении человеческой мысли к предельным абстракциям. Уайтхед писал: «Закладывая основания европейской философии и математики, Пифагор и в самом деле наделил их счастливейшими из счастливых догадок – или, быть может, то была вспышка божественного гения, проникшего в самую сокровенную суть вещей?» (84, с.94).

Более поздних философов, сменивших пифагорейцев, природа реальности и ее математическое выражение интересовали не меньше. Здесь нашла свое выражение линия ранней рационалистической философии, берущая свой отсчет от идеи атомизма, которую приписывают Левкиппу и Демокриту. Идеи современной науки о том, что жизнь есть движение и изменение созвучны их идеям атомистов. Подобно пифагорейской школе, атомисты утверждали, что реальность, лежащая в основе постоянно изменяющегося многообразия явлений физического мира можно описать на математическом языке исходя из того факта, что все состоит из бесконечного множества атомов, которые в соединении и столкновении порождают все многообразие вещей и явлений мира. Признавая наличие пустоты, в которой, по их представлениям, только и может возникнуть движение и которая не является чем-то телесным, атомисты были, фактически, первыми, кто предположил, что вещь может реально существовать, не являясь телом, обладающим конкретной формой и структурой. Тем самым атомисты пророчествовали идеи, которые будут приняты в современной физике – в теории строения атома и квантовой теории.

Пророческий элемент ранней философии олицетворяет идею греческих гениев о том, что природа является упорядоченной системой, которая базируется на законе и порядке, который хотя и не подлежит влиянию человека, но может быть постижим при помощи разума.

В V веке до н. э. в греческом обществе возникают представления ориентированные не только на познание мирового порядка и космоса. Приходит время повернуться к отдельной личности и ее моральным представлениям. В этот период начинает вырабатываться понимание, что отдельный индивид ценен не как представитель полиса, народа и сословия, но сам по себе. Древнегреческие драматурги V века до н. э. Софокл, Эсхил и Еврипид были первыми гениальными исследователями психологии и человеческих характеров. Став предтечами философии иррационализма с ее стремлением постичь мир и многомерность человеческого духа в нем не просто с позиций разума и логики, а при помощи бессознательного, инстинктов и интуиции, греческие трагики предвосхитили величайшего писателя всех времен Ф. М. Достоевского. По словам, С. Цвейга, творчество Достоевского связано узами с далеким прошлым, поскольку он, по сути, шел от греческих трагедий, где мучения людей чрезмерны, а спасение от ударов неумолимой судьбы – невозможно.

Мифологические сюжеты греческих трагедий были отправными точками для рассуждений о вопросах первопричин всего сущего, законах миропорядка и размышлений о добре и зле. Мифологические сюжеты греческих трагедий вошли через две тысячи лет в психологические концепции, древнегреческие драматурги, по сути, предвосхитили возникновение в будущем психоаналитических теорий, в основании которых лежит изучение психологии индивидуума, сущности сознания и бессознательного. Мифологические сюжеты, трансформированные греческими драматургами в героические и просто бытовые драмы, стали для современной науки о человеке теми нитями, через которые она сумела связать давно ушедшие поколения и их психологию с психологией современного человечества. Маски героев греческих трагедий предстают как политические, поэтические, научные и философские символы и пророчества.

З. Фрейд, изучая внутриличностные конфликты, заимствовал из трагедии Софокла сюжет о царе Эдипе и, оттолкнувшись от него, развил свою теорию комплексов. К. Г. Юнг, используя открытия Фрейда в области психологии индивидуума и его теорию индивидуального бессознательного, сделал предметом своих исследований всеобщность – все то общее, что индивидуум несет на себе как атом в коллективе, что объединяет людей в народы и связывает их с прошлым – менталитет, обычаи, нравы, культурные традиции – коллективное бессознательное. Идея Юнга о коллективном бессознательном, ставшая гениальным прозрением психологии ХХ века, открыла человечеству путь к познанию культур и народов. Когда Юнг проанализировал мифы и эпосы разных цивилизаций и эпох, открыв архетипы коллективного бессознательного, он нашел ответ на одно из самых загадочных явлений – причину сходства в структурах и образах культур разных цивилизаций и народов, живших или живущих в разных регионах в близкие или далекие друг от друга исторические эпохи.

Если у греческих драматургов, ставших пророками в познании человеческих конфликтов, характеров и души – в центре внимания еще была судьба индивидуума в контексте влияния на него высших сил, то у Сократа в его философии первое место отводится самому человеку и его выбору на пути поиска истины. Процесс познания и пути поиска истины, по Сократу, зависят не от способности человека познать вечные идеи, а от того, в каком направлении он будет искать истину. А это значило, что действенность общественной морали уже не могла быть обеспечена чисто внешними силами: законом, традицией, религиозными санкциями. Все большее значение приобретала субъективная позиция человека. Человек начинал смотреть на реальность не как на то, что предначертано судьбой, а как на то, что может быть результатом его собственных усилий. Вопрос об ответственности отдельных лиц приобретал значение. Новая моральная ситуация создала условия для возникновения новых философских обоснований. Потребность в осмыслении моральной суверенности человека, в раскрытии психологических основ морали и нравственности - открыли путь к самостоятельности человеческого индивида, которая началась с отрицания основ тех традиций, которые связывали человека с законами полиса, нравами, обычаями, учили понимать истину, добро и зло согласно этим традициям. Это было уникальное прозрение философа, поскольку дискуссии даже в наше время по этому вопросу не затихают - что есть истина? Относительна ли истина? Как видят ее и гениальный ученый, и человек, не наделенный никакими яркими способностями? Эта идея эволюционировала в веках, но более всего овладела умами величайших ученых в ХХ веке, пришедших к пониманию роли наблюдателя в познании Вселенной.

Пророчество Сократа об относительности истины вытекало из его знаменитого вопросно-ответного метода. По свидетельству Аристотеля, первым стал сочинять свои диалоги в форме вопросов-ответов – Зенон, живший в конце VI – начале V века до н. э., но свою завершенность этот метод поиска истины обрел у Сократа. Сократ пришел к заключению, что главное – выбор направления, а потом поиск истины. В каком бы направлении человек не развивал свою мысль и как бы не аргументировал эту мысль, всегда можно найти противоречие. Слова Сократа: «Я знаю, что ничего не знаю, но они не знают даже этого» остались в истории пророчеством, сулящим столкновение личности и толпы. Все всегда знают судьи. Во все времена только тот, кто судит - ни в чем не сомневается. Искусство Сократа придавало ему уверенность в любом споре даже перед судом. Его бунт был бунтом слов, бунтом смысла, бунтом в смелом поиске истины. И на суде звучала еще одна пророческая мысль Сократа: «Познай самого себя». Но, как и судьи во времена Сократа – почти две с половиной тысячи лет назад - все познают других, но не жаждут познать себя. Пророчески звучат слова древнегреческого философа: «Все беды от невежества». Что правит миром – знание или невежество!? Но главное прозрение Сократа – в его афоризме – «Ничего сверх меры». Сам же Сократ считавший, что истина превыше всего, стал жертвой этого тезиса, поскольку своими рассуждениями о пользе его жизни для афинского общества, он вывел из терпения судей, и они приговорили его к смерти.

Ж.Л. Давид "Смерть сократа", 1787

Незримый оппонент Сократа сказал бы ему: «Ты, знаток человеческой натуры, неужели ты не знал, что ценность истины для толпы – невелика!» На это Сократ мог бы ответить: «Главная ценность моей жизни – истина. Если они отвергают мою истину, то они отвергают мою жизнь». Так столкнулись два пророческих тезиса Сократа: «Ничего сверх меры» и «Истина – высшее мерило жизни».

Глубину идеи вопросов оценил английский философ и историк философии Р. Дж. Коллингвуд. Он писал, что человечество уже не один век мучит проблема: что такое вопрос и что есть ответ на него. Мысль о важности вопросов в процессе познания Коллингвуд сравнивает с революцией, которая, по его словам, весьма напоминала ту, которая произошла в умах Бэкона и Декарта. Эти великие философы неоднократно предавались размышлениям об опыте естественнонаучных исследований, поскольку, как говорит Коллингвуд, его мысль о ценности вопросов была направлена против распространенных в то время логических теорий. «Новый органон» и «Размышление о методе» стали классическим выражением одного логического принципа, который, – пишет он, – пришлось сформулировать заново. В соответствии со сформулированным им принципом – «свод знания состоит не из «предложений», «высказываний», «суждений» или других актов утвердительного мышления и того, что ими утверждается (ибо «знание» означает одновременно и активность познавания, и то, что познается). Знание состоит из всего этого, вместе взятого, и вопросов, на которые оно дает ответы. Логика же, обращающая внимание только на ответы и пренебрегающая вопросами, – ложная логика» (41).

Русский философ А. Ф. Лосев среди многих заслуг Сократа называет его вопросно-ответный метод. По-видимому, индуктивно-дефинитный метод, – считал Лосев, – был той философской новостью, которую провозглашал Сократ, был его открытием, хотя осознавал ли это обстоятельство сам Сократ, остается неизвестным. Знаменитый сократовский вопросно-ответный характер искания истины тоже, вероятно, был одним из моментов, свойственных его философии.

Вопросно-ответный метод Сократа позволяет трактовать истину в разных ракурсах. Задавая свои вопросы, Сократ создавал различные траектории в сознании собеседника, связывал разные понятия единым смыслом. Эти траектории рисовали в сознании собеседника понятия-образы, о которых шел спор: что такое мужество, что такое добродетель, что есть закон, в чем состоит предназначение учителя и философа. Основу метода Сократа составлял индуктивный метод познания: через факты навести на некоторый общий образ, например, определить понятие. Так, Сократ, по существу, на две тысячи лет опередил Ф. Бэкона, предложившего индуктивный метод познания, который в науке считают своеобразной революцией, поскольку именно индуктивный метод Бэкона, впервые поставил опыт основным средством познания. Нанизывая один факт на другой, связывая их вместе, Сократ рано или поздно приводил собеседника к противоречию. Его цепочка вопросов всегда замыкалась на противоречии. Одна цепочка, вторая, третья и, в конце концов, его собеседник вынужден усомниться в своей правоте, как это сделал знаменитый полководец Лахес, который признал, что он не понимает - что есть мужество (кто же тогда понимает, если полководец не понимает).

Цепочки сократовских вопросов создавали различные траектории в сознании собеседника (в информационно-смысловых структурах, сочленяющихся между собой). Метафорически это можно изобразить как несколько эллипсов-траекторий, пересекающихся в пределах одного сегмента. Как в знаменитой русской сказке: туда пойдешь – то найдешь, туда пойдешь – другое найдешь.

скачать главу (файл формате PDF)